Вот ещё не хватало, чтобы влетела Татьяна, с рыданиями заявив, что её бросил Фредерико, и мне придётся переться их мирить. Хотя она вряд ли влетит, если только на самолёте. Она же в небе сейчас как раз.
Я принялась собирать со стола грязные тарелки. Взяла губку, налила на неё чистящее средство, чтобы помыть посуду и заодно отскрести мерзкую брокколи со стены. И вдруг Андрюша сказал:
– Давай его с балкона скинем.
– Фокса?
– Да нет же! Журнал!
– Лучше уж вернуть.
– Не, слушай. Когда я спустился вниз, то охранника не было. А как вышел на улицу, то увидел, что в учительской свет зажгли. Они, наверное, всё уже поняли.
– Угу, тебя сняли скрытой камерой. Да шучу, шучу, – добавила я, заметив, как он побледнел.
– Давай всё же с балкона?
– А как же Фокс? Как ты попадёшь к нему в компанию, если не пройдёшь испытание?
– Я больше не хочу туда! – выпалил Андрюха. – Потому что… Знаешь, в фильмах кого-то заставляют что-то делать. Он терпит-терпит, а потом отказывается. И говорит: «Это уже слишком для меня. Я не такой». И идёт всё крушить. Со злодеями драться. А я вот понял, что я не такой, не ДО, а ПОСЛЕ. Что мне теперь делать?
– Уж не драться со злодеями, – вздохнула я, наклоняясь за веником и совком.
«Пойдёшь?» – спросила меня совесть.
«А что мне остаётся?» – буркнула я в ответ.
«Правильно, – согласилась совесть, – но вообще, я с тобой согласна: семейка – того… Не фонтан».
– Ты куда? – встрепенулся Андрюха, когда я поставила на место веник и взяла со стола журнал.
– Пойду отдам.
– Фоксу? Точняк. И пусть делает с ним что хочет.
Я закатила глаза.
– Андрюха! Вот уж чего я не допущу, так это того, чтобы Фокс делал с журналом то, что хотел. Так, короче, я пошла. А ты следи за Кьяркой. Если заплачет – полежи с ней. Она на ночь насмотрелась э-э… ерунды. И смотри, чтобы она не чесала ногу, понял?
– А как я буду смотреть?!
– Ну рядом встань и смотри.
– А долго сидеть?
– Слушай! Как живой скамейкой быть, так это пожалуйста?! Нет уж, дружище! Побудь-ка живым торшером!