Ирка точно отмажется. Скажет, ей надо варить Косте суп. Или готовиться к экзаменам. Ещё произнесёт так важно: «Госы», и мама, конечно, оставит её в покое.
А я буду по колено в грязи сажать какой-нибудь лук сорта «Красный барон» или кабачок «Красавец Кавказа».
Или цветочки. Которые я просто ненавижу.
Цветы, которые я ненавижу
Дедушка шутит, что на мне природа отыгрывается.
Я, правда, терпеть не могу цветы. Все. Абсолютно. И те, что на клумбах, и те, что в вазах, и те, что в парках, и те, что в горшках. Я не люблю их нюхать и делаю это только потому, что просит мама. А больше всего я не люблю, когда мне их дарят. Потому что сначала надо лезть за вазой, да не за любой, а за той, на которую мама укажет. А потом надо подрезать стебли под холодной водой, и она противно брызгается. Затем ты ставишь цветы в вазу, и оказывается, что пара стеблей подрезана недостаточно, и опять их надо доставать и подрезать. И если получится, что на этот раз они подрезаны чересчур, надо извлекать остальные и подрезать вровень с первыми.
Но самое ужасное, что им надо менять воду. А я всегда забываю это делать. И вода у них мутнеет, киснет, из вазы плохо пахнет, как у старикана изо рта. Со мной в лифте иногда едет такой старикашка с десятого этажа, на носу у него бородавка величиной с ухо, и он что-то рассказывает о своих жёнах и любовницах, которых у него были тысячи, и при этом у него пахнет изо рта скисшей водой из-под цветов…
И потом мама ворчит весь вечер, что я загубила такие прекрасные цветы, и никакая пятёрка по алгебре за полугодие моей вины не загладит.
За что мне любить цветы?!
В общем, я не выдержала и применила запрещённый приём. Спряталась в комнате и написала папе эсэмэску. А когда он мне позвонил, то вывалила на него всё.
– Понимаешь, – захлёбывалась я, – она собирается огородничать! Сейчас!
– Ну, сейчас ещё апрель…
– Но она уже купила пакетики с семенами! И один с луковицей! Пап, она, как всегда, думает о цветах, а не о тебе.
– Пусть лучше о цветах…
– Па-ап… Но я-то… Я-то не хочу на дачу.
– Малыш, я знаю. Я тоже никогда не хотел. Но маме сейчас нужна помощь…
– …
– Потерпи, а?
Я молчала, борясь с собой.
– Я тебе очень буду благодарен, если ты ей поможешь. Пожалуйста.
– Перестань, – испугалась я, – не хватало ещё, чтобы ты, сидя ТАМ, просил меня «пожалуйста». Я сделаю всё и так.
– Как хорошо, что ты у меня есть, – прошептал папа. – Всё, обнимаю, Муськин-Пуськин, больше не могу говорить.
Я вернулась на кухню. Пакетики по-прежнему лежали на столе.
Мама стояла ко мне спиной. Что-то резала на доске. Я взяла один пакетик.