Она ухмыляется.
— О, отвали, ты, лярва.
Моя голова откидываешься назад. Я даже не знаю, что значит «лярва», но, предполагаю, ничего хорошего. Я готова посмотреть на Джона и Тьерри в поисках поддержки, раз уж Лаклан впал в ступор, когда внезапно над нашим столом нависает тень.
— Что здесь, мать вашу, происходит, а? — гремит голос, и я смотрю вверх, чтобы увидеть большого верзилу с лысой головой и глазами бусинками, стоящего за своей лярва-цыпочкой. Он смотрит на девушку и как она повисла на Лаклане, в глазах у него словно лазерные лучи и он пытается прожечь дыру в них обоих.
— Эй! — кричит парень, хватая девушку за руку и оттаскивая от Лаклана. — Какого хрена ты делаешь с моей девушкой, ты мудак?
Я вздрагиваю. О нет. О нет.
Зря ты это сказал, приятель.
Я замираю на стуле, внимательно наблюдая за Лакланом, дыхание стучит у меня в горле. Я чувствую, что Тьерри и Джон делают то же самое. На самом деле, весь бар, кажется, затих, хотя может это лишь мое воображение. Все словно замерли, затаив дыхание.
Лаклан не оборачивается, лишь наклоняет голову, словно, наконец, слушает. У него этот взгляд как у бешеной собаки, словно вулкан вот-вот взорвется. Плечи и шея напряжены, будто кто-то задел его, зайдя так далеко, и он готов взорваться.
— Что? — говорит Лаклан, голос настолько жёсткий и низкий, что я едва его слышу.
— Ты гребаный глухой? — говорит парень, наклоняясь ближе так, что практически кричит Лаклану в ухо. — Я сказал, держись, бл*дь, подальше от моей девушки, педрила.
Лаклан медленно сглатывает. Я наблюдаю, как его кулаки сжимаются так сильно, что кожа белеет. Глаза зловещие, зрачки становятся крошечными, значит безжалостными. Мне очень хочется схватить его и увести отсюда. Мне следовало сделать это давным-давно.
И парень не отступает. Может у него и есть мышцы, но он чертов идиот. Вместо этого он улыбается Лаклану, показывая уродливые зубы.
— Вы, игроки в регби, думаете, что вы важные шишки, так ведь? Словно вы лучше остальных. И можете делать все, что, нахрен, вздумается. Что ж, нет. Я знаю все о тебе, ты жалкий говнюк. Ты хочешь, чтоб у тебя было все, но ты этого не заслуживаешь, не как остальные из нас. — Он смотрит над головой Лаклана на меня и в его глазах столько отвращения, что мне практически становится дурно. — Почему бы тебе не пойти и не позаботиться о своей подружке-китаезе и оставить мою в покое.
У меня такое чувство, словно меня ударили в лицо. У меня уходит секунда, чтобы осознать, что он только что назвал меня гребаной китаезой, одним из самых старых, неактуальных расистских терминов. Я не могу даже думать, или дышать или реагировать, кроме как безмолвно смотреть на него, будто я даже не уверена, кто я сейчас. Но, черт возьми, если эти слова не заставляют меня ощущать себя мусором.