Во время коллективизации сопротивление приобрело форму политических акций протеста — единственного проявления оппозиционности, доступного в то время крестьянам. В этих акциях отразилось коллективное осознание ими своих целей, действий и желаемых результатов, а также отчетливое и порой даже пророческое понимание целей и задач государства. В эту эпоху сплоченность и солидарность крестьянства были прямыми проявлениями его политического сознания и организованности. Основными детерминантами крестьянского сопротивления служили обоснованные опасения, касавшиеся прежде всего соблюдения справедливости и наличия средств к существованию, к которым добавились стихийный гнев, отчаяние и ярость. Крестьянские идеи справедливости были неотъемлемой частью народного протеста>{19}. Коллективизация являлась насилием прямым покушением на привычные нормы сельской власти и управления, на идеалы общинной солидарности и соседства, а порой и просто на правила человеческой порядочности. Поддержка коллективизации внутри общины равнялась надругательству над сельскими идеалами взаимной поддержки и помощи, поэтому возмездие стало ключевым производным от справедливости в мотивации актов крестьянского сопротивления. Что еще важнее, коллективизация также представляла угрозу для крестьянского хозяйства и выживания общины. Борьба за существование в первую очередь определяла формирование крестьянской политики и отношений с властью>{20}, она же была главной заботой и предметом ответственности деревенских женщин, игравших доминирующую роль в реакции крестьянства на вызовы коллективизации, как и везде, где речь шла о выживании деревенских жителей. Сущность и причины крестьянского сопротивления коллективизации, таким образом, в значительной степени «типичны» для этого класса, специфический характер носят его источник, контекст и форма.
В качестве еще одного компонента культуры сопротивления выступают его формы. Наряду с содержанием и предпосылками сопротивления, формы его определялись обычными заботами крестьян, способами их бытия и действия, которые часто представлялись сторонним наблюдателям иррациональными и хаотичными, но имели свою собственную логику и в большинстве случаев вырабатывались в течение долгого времени как методы спора с властью. Традиция сама по себе стала для крестьян ресурсом легитимации и мобилизации в поисках обоснования своих интерпретаций политики государства и ответов на нее>{21}. Крестьяне пускали в ход привычный арсенал: распространение слухов, бегство, сокрытие зерна и целый ряд прочих активных и пассивных форм сопротивления, выбор которых обусловливался их эффективностью и реакцией со стороны властей. Все подобные формы характеризовались прагматизмом, гибкостью и приспособляемостью — каждое из этих качеств представляло жизненно важный ресурс в противостоянии могущественному и репрессивному государству Крестьяне обращались к насилию лишь как к последнему средству, когда отчаяние и жажда мести достигали такого уровня, что толкали их на открытый конфликт. Часто обычные собрания, демонстрации и прочие методы взаимодействия с советской властью в результате ее жестких действий перерастали в акты насилия