Персонификация власти была эффективным орудием сталинского порядка на всех уровнях. Однако она была не единственным способом заставить крестьян голосовать за нужные решения. Некоторые организаторы собраний запрещали обсуждать повестку дня и вносить в нее поправки и независимо от ее сути ставили вопрос ребром: «Кто за?», «Кто против?»>{676}. У других был свой, более оригинальный подход к крестьянам. В изощренной наставнической манере один уполномоченный из Центрально-Черноземной области на любое возражение в ходе собрания кричал: «Кто это? Фамилия!», а затем нарочито записывал что-то в своем блокноте>{677}. На хуторе в Урюпинском районе Нижней Волги уполномоченный РИК (районного исполкома) при голосовании по вопросу о закрытии церкви провел его в два этапа: за временное закрытие и за постоянное. В обоих случаях 26 чел. проголосовали «за» и 48 — «против». Путем хитрых математических вычислений он сложил все «за», получив в результате 52 против 48, и закрыл церковь в соответствии со своими представлениями о революционной законности>{678}. Кроме того, должностные лица повсеместно прибегали к грубой силе, запугивая крестьян или демонстрируя личное оружие.
В действительности же, несмотря на обладание значительными силовыми ресурсами, власти боялись идти на открытую конфронтацию с населением. Это было обусловлено, в первую очередь, постоянной угрозой насилия или, по меньшей мере, подрыва существующего строя недовольными, поскольку чаще всего сравнительно малому числу коммунистов и местных ответственных работников, на которых далеко не всегда можно было полностью положиться, противостояли целые деревни. К такому выводу пришел уполномоченный Наркомата земледелия после посещения деревни Стежка в нестабильном Козловском округе Центрально-Черноземной области, где уже были зафиксированы два случая массовых выступлений и ситуация оставалась весьма напряженной. Сразу по прибытии он созвал собрание, длившееся около 8 часов (обычное явление в тот период), на котором присутствовали 2 000 чел. Крестьяне потребовали возвращения кулаков и раздела земель без учета классовой принадлежности. По словам самого чиновника, «нам пришлось терпеливо выслушивать их крики и недовольства», а также признать, что были допущены определенные промахи. Он сделал вывод, что местные власти «боятся массы». Они даже пытались отговорить его от идеи проведения общего собрания с крестьянами. Уполномоченный, однако, посчитал, что в той ситуации необходим лишь справедливый и трезвый подход: «Когда я перед крестьянами просил извинения за ошибки и извращения нашей партийной линии местными работниками… крестьяне в свою очередь также признавали свои ошибки»