. Следуя рекомендациям декабрьской комиссии, было решено разделить кулаков на три категории. 60 тыс. глав хозяйств, отнесенных к первой, самой опасной категории, ожидали смертная казнь или заключение в концентрационные лагеря, а их семьи — экспроприация всего имущества, кроме самого необходимого, и ссылка в отдаленные районы страны. Еще 150 тыс. семей, представлявших, как считалось, меньшую угрозу, также подлежали ссылке с конфискацией имущества. Местом поселения для них назначались в основном Север (70 тыс. семей), Сибирь (50 тыс.), Урал (20–25 тыс.) и Казахстан (также 20–25 тыс.). Более полумиллиона семей из третьей категории должны были быть подвергнуты частичной конфискации имущества и переселены из родных мест. Понятие «кулак» толковалось достаточно широко и включало не только кулаков (сам по себе термин весьма двусмысленный) но и, говоря языком того времени, «белогвардейцев», бывших белых офицеров, бывших бандитов, возвратившихся на родину крестьян, активных членов церковных приходов и сект, священнослужителей и всех, кто «проявляет контрреволюционную активность». Общее число раскулаченных не должно было превысить 3–5% населения. ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление, или политическая полиция) получило разрешение на проведение арестов и депортаций. Около 50% следовало раскулачить к 15 апреля, а весь процесс завершить через четыре месяца. Районным и сельским советам, беднякам и колхозникам поручалось составить списки кулаков и проводить экспроприацию. В конце января — начале февраля в директивы комиссии были включены указания избегать «подмены работы по коллективизации голым раскулачиванием» и не раскулачивать крестьян, среди родственников которых есть рабочие или солдаты
>{83}.
Коллективизация и раскулачивание уже давно вышли из-под контроля центра. Наделенные неограниченными полномочиями бригады коллективизаторов разъезжали по деревням с оружием в руках и под угрозой раскулачивания принуждали крестьян ставить подписи под заявлениями о вступлении в колхоз. При этом они не гнушались угрозами, побоями и даже пытками. На протяжении февраля темпы коллективизации продолжали расти, и к 1 марта она достигла 57,2%. В некоторых областях ее масштабы просто потрясали: в Московской — 74,2%, в Центрально-Черноземной — 83,3%, на Урале — 75,6%, на Средней Волге — 60,3%, на Нижней Волге — 70,1%, на Северном Кавказе — 79,4%>{84}. За высокими показателями скрывался тот факт, что большинство колхозов того времени были «бумажными» в результате «замены социалистического соревнования спортивным азартом», который охватил областные и районные партийные организации, заставляя их «гнаться за процентом». Коллективизация зачастую сводилась лишь к составлению устава колхоза, назначению его председателя, обобществлению имущества (которое могло оставаться у владельца вплоть до предоставления колхозу необходимой земли) и террору.