. В начале 1930 г. на крестьянском собрании в одной украинской деревне коллективизацию назвали «окончательным уничтожением крестьянского хозяйства». Один из крестьян предупреждал своих соседей: «Вы думаете… что они, разрушив 2–3 кулацких хозяйства, этим ограничатся… вы ошибаетесь. Все крестьяне — маленькие капиталисты, придет очередь — и ваши хозяйства будут уничтожены»
>{473}. Мало кто из крестьян разделял иллюзии интеллигенции, которая до последнего не подозревала, что ее воспринимают как врага, пока не становилось слишком поздно. Большинство осознавало, что все кулаки — крестьяне, а значит, и любого крестьянина можно назвать кулаком. В деревне образ врага никогда не был абстрактным. Какими бы жестокими и нерешительными ни были отдельные крестьяне, они не стали жертвой разобщенности, вызванной политическими убеждениями, ненавистью, страхом или чувством вины, как это случалось с некоторыми представителями советской интеллигенции, которые в 1937 г. обрушились друг на друга с критикой и закрылись от общества. В этом отношении кулачество представляло главную силу, с которой нужно было бороться.
«Если мы кулаки, то у нас вся Сибирь кулаки»
Традиционные жалобы в форме писем и ходатайств в вышестоящие органы власти оставались распространенным явлением во время коллективизации. Крестьяне писали Сталину и Калинину, в газеты, в партийные и правительственные структуры, пытаясь добиться компенсации нанесенного им ущерба. Письма были как индивидуальными, так и коллективными. Их авторы смело высказывали свое недовольство, смиренно молили о помощи и отстаивали права советского гражданина. При этом они обратились — осознанно или нет — к традиционному методу петиций. Когда все другие средства, за исключением насилия, были исчерпаны, крестьяне прибегали к жалобам. Они не ограничивались местными органами власти, а писали в центр или по меньшей мере в газету регионального уровня. Это было попыткой использовать центр в борьбе против незаконной деятельности и наплевательского отношения местного чиновничества. Более того, традиция написания жалоб укоренилась не только среди крестьян и других советских граждан, но и в самих органах власти. В конце сталинского периода жалобы стали неотъемлемой частью политической культуры, в рамках которой гражданское право и судебный процесс зачастую ничего не значили. В концлагерях ГУЛага были даже специальные почтовые ящики с названиями «В Верховный Совет», «В Совет Министров», «В Министерство внутренних дел», «Генеральному прокурору»>{474}.
Даже в относительно мирное время крестьяне писали тонны жалоб. В середине 1920-х гг. «Крестьянская газета», например, ежемесячно получала 35 тыс. писем. В то время большинство жалоб касалось налоговых вопросов, земельной реформы, действий местных чиновников, бытовых проблем