Дядя Иван высыпал на стол гостинцы — орехи и леденцы, выглянул в окно кухни хозяйского дома, где мы недавно поселились, и покачал головой:
— Ну и глушь тут у вас. У нас на будке и то веселей.
Мать тотчас же стала жаловаться:
— Говорю ему: поступай опять на железную дорогу, так нет — прилип к этому хутору, как банный лист.
Отец нахмурился, сердито оборвал ее:
— Ну, завела опять свою музыку. Так тебя сразу и посадят на будку — приготовили особенную для тебя. Там и без нас сидят уже. Ты, брат, подожди, а я сбегаю к хохлам за водкой. Разопьем бутылочку.
К всеобщему удивлению, дядя Иван, любивший в прежние свои приезды выпить под веселые разговоры рюмочку, и не одну, запротестовал:
— Нет, братец, не хлопочи. Пить я не буду. Нам запрещено.
— Кто же тебе запретил? Начальство, что ли? — засмеялся отец.
— Не начальство, а вера. Наша вера запрещает пить, Филя, — смутившись и поглаживая широкую каштановую бороду, сказал дядя Иван.
— Это с какой же поры? Чай, вера у нас с тобой одинаковая…
— Нет, Филя, — как-то нерешительно заявил Иван, — была одинаковая, а теперь нет.
Отец с недоумением взглянул на брата:
— Ты шутишь или бредишь?
— Нет, не шучу, братец, и не больной я, чтобы бредить. А перешел я в другую веру — это истинно.
Отец ошеломленно смотрел на Ивана и вдруг крикнул:
— Да ты сдурел, что ли, аль ополоумел?! В какую же ты веру перешел?
— В баптистскую. Я и моя жена, Марья Константиновна.
Мать испуганно закрестилась:
— Господи, помилуй. Сколько годов жили в одной вере, а теперь и веру стали менять…
Тут начались крики, спор. Братья заспорили о том, какая вера лучше и правильнее, нужны ли господу-богу иконы и церковная роскошь или не нужны. Теперь я мог бы назвать этот спор ненужным и бесплодным, он уводил братьев далеко от истины, да к тому же ни отец, ни дядя Иван ничего не смыслили в богословии. Отец, кажется, очень убежденно отрицал всякие ритуалы и священнослужителей.
— Ничего этого не нужно! Все прах! И человек — прах, и церкви — прах! — запальчиво выкрикивал он, но тут же делал уступку религии: — Но бога помнить надо, и, чтобы о нем не забывать, нужны иконы только одного спасителя и божьей матери, а всяких святых выбросить! Все попы и монахи — блудники, пьяницы и картежники. А святые угодники — чепуха! Они были еще грешнее нас с тобой, Иван! Как же их можно почитать?
— Иконы — те же идолы, — с неменьшим запалом возражал дядя Иван. — Ты поклоняешься идолам, ибо сказано в писании: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия». Мы почитаем только святое евангелие…
— Вишь, какую веру придумали — сами в будке собираться! Иконы не признавать! — негодовал отец. — Сотни лет предки наши в этой вере жили, а ты сменил на новую. Бесстыдник, темный ты человек! Нет, ты найди такую веру, чтоб нужду поправить, чтоб человеку лучше жилось, тогда я тебе скажу спасибо!