В какой-то определенной степени жизненная «трагедия» заключается еще и в том, что мои труды сами по себе мало доступны для населения.
Это затрудняет мою задачу исполнения и не дает возможности высказаться по всему целиком и полностью.
Говоря проще, сам Бог должен быть услышан, обращаясь через кого-то ко всем остальным. Не может же он сам громогласно заявить о себе, хотя на самом деле такое предвидится в дне уже завтрашнем, то есть совсем близком от времени настоящего.
Да и поверит ли кто в это на самом деле?
Ведь все мы – такие верующие, что только очевидному и веруем, да и то потом сомневаемся. Потому, говорить о земном гласе божьем не приходится, и ему же приходится довольствоваться только тем, что подобно моему и восходит.
Но правильно ли оно трактуется человеком тем пишущим и так ли преподносится?
Это вопрос другой и требует дополнительного осмысления.
Мы еще слишком мало знаем о себе, чтобы делать строго научные выводы и делать решительные заключения. Пока все то, что творится, я могу обозначить просто фиглярством и игрой в прятки с настоящим разумом.
Это «выпендреж» ученого мира всех мастей, который ни к чему толковому не приводит, а только толчет в ступе одно и то же, преподнося во времени подарки от самого Бога, ибо только он по-настоящему ведает умом и всей базой знаний, что к нему прилагается.
Даже мысль подконтрольна, если вы уж точно хотите все знать, и даже она может стать реальной опасностью в какое-то там время, о чем и толкует сам Бог.
Наш разговор с Богом пока еще и не начинался и пока еще говорю я сам, уповая в надежде на то, что он все-таки выскажется и скажет свое слово в черед моим приготовлениям.
Речь Бога немногословна в основе своей и зачастую бывает так, что ему попросту некогда. Что можно сказать и обо мне самом, ибо и я, как говорится, занят иным делом, ставя вперед его, дабы не помереть с голоду и холоду.
Потому, часы соприкосновения такого, то есть моего и божеского очень редки и порой требуют значительной зачистки моей памяти до основания. Это, чтобы не было примеси моей личной в его словах, а также искажений мыслей, от него самого исходящих.
В особой примечательности речей именно божеских есть талант раскрывать истину до конца. Он всегда называет вещи своими именами, и только мы сами уже своим умом способны то самое не раскрывать так, как надо.
Так зачастую происходит и со мною, да, думаю, и с другими также. Боимся мысль его очередную высловить так, как он и сказал, дабы в жизни нашей не навлечь себе врагов, коих и так предостаточно у каждого, да еще не оскорбить кого невзначай. Потому, речи те порой бывают как бы сокращенными и подстроенными уже под наш ум и понимание дня настоящего.