– Геронда, а что они поймут, если их отлучат, раз они все равно ничего не признают?
– По крайней мере, будет видно, что Церковь выражает свое мнение.
– Молчание, Геронда, это все равно, что признавать такое?
– Да. Один написал что-то хульное о Божией Матери, и все молчали. Говорю одному: "Не видишь, что пишет такой-то?" – "Э, – говорит, – что с ним сделаешь? Замараешься, если свяжешься с ними". Боятся говорить.
– А чего он испугался, Геронда?
– Боится, чтобы про него ничего не написали, чтобы не выставили его перед всеми, и терпит хулу на Божию Матерь! Давайте не будем ждать, пока кто-то другой вытащит змею из дыры, чтобы мы оставались в покое. Это недостаток любви. Потом человеком начинает двигать расчет. Потому и распространен сейчас такой дух: "Давайте с таким-то будем в [хороших] отношениях, чтобы он нас хвалил. А с тем-то давайте дружить, чтобы он нас не опозорил, чтобы нас не считали дурачками, чтобы нам не пасть жертвами!" А кто-то молчит от безразличия: "Промолчу, – думает, – чтобы про меня в газетах не написали". То есть большинство абсолютно безразлично. Сейчас еще что-то маленько начало меняться, а ведь столько времени никто ничего не писал. Давно [много] лет назад, я накричал на одного [человека] на Святой Горе. "Патриотизма у тебя больно много", – сказал он мне тогда А недавно он приехал, нашел меня и начал: "Все разложили: семью, воспитание…" Вот когда пришла моя очередь ответить ему его же словами. "Патриотизма, – говорю, – у тебя больно много!"
Все это положение дел привело к чему-то плохому и к чему-то хорошему. Плохо то, что даже люди, что-то имевшие внутри себя, стали становиться равнодушными и говорить: "Разве я смогу изменить ситуацию?" А хорошее то, что многие начали задумываться и меняться. Некоторые приезжают, находят меня и стараются найти оправдание какому-то злу, которое они сделали раньше. Это потому, что они задумались.
– То есть, Геронда, мы должны всегда исповедовать свою веру?
– Необходимо рассуждение. Есть случаи, когда не нужно говорить вслух, и есть случаи, когда мы должны с дерзновением исповедовать нашу веру, потому что если мы промолчим, то понесем ответственность. В эти трудные годы каждый из нас должен делать то, что возможно по-человечески, а то, что по-человечески невозможно, оставлять на волю Божию. Так наша совесть будет спокойна, потому что мы делали то, что могли. Если мы не противостанем, то поднимутся из могил наши предки. Они столько выстрадали за Отечество, а что делаем для него мы? С Православной Элладой, ее Преданием, ее святыми и ее героями воюют сами греки, а мы молчим! Это же страшно! Я сказал одному: "Почему вы молчите? Куда годится то, что творит такой-то?" Он отвечает: "А что говорить? Он же весь провонял". – "Если он весь провонял, то почему вы молчите? Всыпьте ему!". Ничего подобного, его оставляют в покое! Одному политику я устроил выволочку. "Скажи, – говорю, – "Я с этим не согласен"! Это будет по-честному! Ты что же хочешь, чтобы было удобно тебе, а все остальное пусть разоряют?"