– Питти, – баском отозвался самец.
– Питти? – изумился летописец. – Да ты что? Ты же «она»!
– Знаешь, попробовать хочется всего…
– Ну, желаю удачи! – он хлопнул по плечу самца плоти, которую оседлало сознание самки. Тот заторопился на своих мощных ногах – время гона было коротко, а наслаждений хотелось получить побольше. Тоннели им на этот раз показались бесконечными. Увидев свет в конце последнего, Гиэрри-Орр с невольным страхом подумал:
– Что ждет их!
Горы выглядели по-прежнему – они тоже были бессмертными! Лес, захватив всю равнину, вступил с ними в борьбу. Он напирал толпой деревьев в долины, поднимался узкими распадками, цеплялся кустарником на головокружительной высоте…
Бессмертные в обличье дикой плоти долго осторожно спускались с гор. Летописец решил все светлое время идти вглубь леса, а затем, проведя там ночь, вернуться. Его попутчику было все равно. Лес был полон жизни. Деревья стояли то плотно, утонув в черных сугробах гниющих листьев, то реже, и там поднималась густая трава. Было слышно, как с их дороги торопилась убраться живая мелочь, а иногда им самим приходилось затаиваться, услышав тяжелую поступь и могучее дыхание. Когда на дороге им попалась ветка в руку толщиной, то Летописец, на всякий случай поднял ее, обломал тонкий конец и сучки, получилось оружие.
Меж рослыми деревьями появился просвет. Гиэрри-Орр и вслед за ним его попутчик вышли на поляну, просторную, укрытую невысокой мягкой травой и редким кустарником. С правого края ее поднимался холм, осыпавшийся камнями с одной стороны, в середине осыпи, словно гнилой зуб гигантского зверя, торчала одинокая скала. На поляне лежал, как им вначале показалось, крупный камень. Оглядевшись и убедившись в безопасности, они подошли к «камню», который оказался костяным пластинчатым панцирем неизвестного животного. Летописец такого не знал – эволюция на планете стремительно прогрессировала. Вдруг он услышал стон и торопливый шепот – кто-то рядом читал молитву. Он раздвинул кусты – на траве в луже крови лежал стергл – как теперь с легкой руки адмирала стали называть свою плоть овруиды. Гиэрри-Орр догадался – это была Питти. Ее губы шевелились некоторое время, но вскоре она затихла.
Летописец осторожно, чтобы не наступить в кровь, присел рядом с Питти…
Он знал ее давно, еще до отторжения плоти. Питти была посвящена Великому Богу и жила при храме, куда часто покопаться в древних рунах приходил летописец. Тихая и не очень-то привлекательная, она ходила всегда, опустив взгляд. Отторжение плоти изменило не только форму бытия, но и характеры, нравственность, и еще многое, что ушло вместе с телом. В мире бессмертия Гиэрри-Орр тоже продолжал по привычке относиться к ней, как к существу светлому и возвышенному, но однажды стал свидетелем интересного разговора.