Часы Стеколкину оставили, и он иногда машинально поглядывал на стрелки. Через час железная дверь отворилась, и в камеру вошел Курдюк.
— Чего разревелся, как баба? — С порога пристыдил он друга.
— Как ты допустил, Ваня? — Слезливо вопрошал заключенный.
— А что я мог сделать? Паперный признался, есть его письменные показания.
— Какой мерзавец, — злобно изрек Стеколкин и шмыгнул носом.
— Его Постный прижал. Ты бы тоже при таком раскладе сдал родного брата, — усмехнулся полковник: — Где документы на участки? Надо с девчонкой рассчитываться.
— В кабинете, под томиками Ленина в шкафу. Хорошо, что успел оформить….
— Добро, возьму. Хочу сегодня с ней встретиться. — Курдюк вынул из кармана завернутый в бумагу кусок сырокопченой колбасы, ломоть хлеба и бутылку пива: — Закуси с горя. Завтра тебе передадут нормальной еды. Да и камеру сменят. Я распорядился, чтобы для тебя в кастелянской прибрали и телек поставили. Больше пока ничего сделать не могу.
— Ты к этой сучке поедешь, попроси ее с афганцем поговорить.
— О чем, Слава?
— Как о чем? Если они снюхались, пусть просит своего дружка. Коленев может повлиять на Постного, и меня выпустят.
Курдюк почесал затылок:
— Что-то в этом есть. Да, кстати, я пальчик нашему медику на экспертизу снес. Попросил как бы неофициально.
— Ну и что?
— Он в заморозке у нее лежал? Понимаешь?
— Пока нет…
— Это значит, Кащея они давно ухлопали. И письмо фальшак. Мне из Москвы позвонили. Это не рука Гены. А чья рука, я теперь знаю. Представляешь, афганцу наш художник Василек письмо Кащеева нарисовал.
Стеколкина сообщение не заинтересовало:
— Ну что из этого?
— Ты здесь совсем отупел. Если письмо состряпал Коленев, ясное дело, он играет с девчонкой вместе.
— Поосторожнее бы надо с ней.
— Теперь уж чего осторожничать… — Усмехнулся Курдюк: — Мы теперь в одной упряжке.
— Так-то оно так… Я только роли афганца никак не пойму.
— Хули тут понимать? Он вдовец с денежками, она тоже не пустая. Вот и спелись.
— Думаешь, он и про нашу бумагу знает? — Веко у Стеколкина снова начало подергиваться.
— Девка свою игру ведет, а его использует. Поверь нюху старого мента.
— Хорошо бы… — Вздохнул Стеколкин. — Коленев страшный человек, проведает о Постном, нам всем не жить.
— Бог не выдаст, свинья не съест. Сейчас важно момент не упустить. Заводик прихватить, автопарк… Не мы, другие найдутся. А после драки кулаками махать дело пустое. Ну, бывай. — Курдюк поднялся, потрепал по плечу друга и вышел из камеры. Оставшись в одиночестве, Стеколкин шмыгнул носом. Не обнаружив в кармане платка, высморкался двумя пальцами и утер нос рукавом. Веко у Стеколкина больше не дергалось, и плакать он перестал. У чиновника появилась надежда. А если у человека есть надежда, он может не терять присутствия духа даже в тюрьме.