Было время, я бы многое отдала за этот момент, но сегодня ничего, кроме отвращения, у меня это не вызывало. Не осталось у меня никаких чувств, скажу больше, в этот момент я жалела, что он не погиб на дуэли. Роли поменялись, и сейчас я глядела на него сверху вниз.
Он врал, что искал меня, что до него не доходили письма, и неожиданно спросил о ребенке. Не краснея, я соврала:
– Это лишь шутка, думала, что поймаю тебя на эту уловку.
Корнет Алексин мне ответил, что наводил справки и выяснил все о моем сыне. Вот паршивец!
Вернувшись домой, я приказала никого, кроме барона, не принимать и отменила все прогулки. Барона Штицберга попросила как можно быстрее подыскать мне охрану.
Корнет Алексин, ты никогда не увидишь своего сына!
Барон нашел мне телохранителя – рослого молодого мулата, великолепно сложенного, цвета гречишного меда. Его звали Халил. Он владел всеми видами оружия и рукопашным боем, был силен, коварен и беспощаден. С ним я не боялась оставлять своего сына.
Корнет Алексин надоедал мне ежедневно, но я терпела: ведь эта история еще не завершена…
Ему нравилось приходить с друзьями, чаще всего с милым корнетом Якушевым. Они приглашали меня с ними отужинать, но я всегда отказывалась, ссылаясь на головную боль или усталость.
Каждый раз, когда корнет Алексин, стоя на коленях, клялся мне в любви, я вспоминала тот день…
Как поздним холодным вечером я стояла на мосту и смотрела вниз на темную воду. Мне негде было ночевать, целый день у меня не было ни крошки во рту. Я должна была всем: крестной за содержание ребенка, хозяйке за комнату. Вдобавок ко всему я чувствовала, что заболеваю. Сильно болела голова и бил озноб, но о визите к врачу я и не мечтала.
Моросил дождь, на улицах было уныло и грязно. Я стояла и плакала, не замечая дождя. Обувь и одежда стали сырыми насквозь. Я оттягивала тот момент, когда кинусь в воду, чтобы решить все проблемы разом. Мысли путались в голове, всплывали какие-то смутные обрывки воспоминаний и мыслей…
Что меня ждет? Еще один день на фабрике, который длится бесконечно, где пыль, духота, грубость и нищенская оплата. Еще один сукин сын, который уложит к себе в постель. Нет смысла держаться за жизнь, если она так беспросветна…
Вода звала меня на дно, стоит лишь перекинуться через перила, и все кончено. Что я и сделала. Подтянувшись на руках, я поставила ногу на край балюстрады, и вдруг увидела купол церкви, освещенный лунным светом. Спешно перекрестилась, хоть и давно не верю в бога. Осеняя себя крестом, я вспомнила о сыне и представила, как моего малыша, этого белокурого ангела, отдадут в сиротский дом. Всю жизнь его будут преследовать лишения и боль, никто не споет ему колыбельную и не поцелует на ночь…