Поговаривали, что она оживляла мертвецов, заставляла богов овладевать телами людей, призывала демонов и наделяла птиц, кошек и рыб способностью разговаривать. Мать как-то рассказывала мне, что Хашад практикует странную разновидность магии, которую, разумеется с известными оговорками, можно определить как черную. Хашад не смогла овладеть всеми Словами в Языке и потому решилась на хитрость – она постигла сложные механизмы Божественной Грамматики и Формирования Слов и сама, в одиночку, создала несколько Слов-Гибридов, представлявших собой довольно сложные и запутанные комбинации Магических Знаков. Этими словами могла пользоваться только она, что давало ей огромное преимущество и, очевидно, порождало самые нелепые и страшные слухи. Хашад никогда не любила быть на виду, казалось, жизнь вообще не интересует ее; почти все свое время она проводила в своей лачуге где-то на окраине города, занимаясь созданием новых Слов. Мать – возможно, единственный человек, с которым Хашад хоть как-то общалась и к которому проявляла некое подобие уважения, – рассказывала, что Хашад делает все это из побуждений скорее благих, нежели дурных. Подобно остальным магам, Хашад желала изменить этот мир, не следуя при этом существующим правилам, установленным еще с тех времен, когда землю населяли боги.
Я запомнила Хашад как молчаливую (даже гнев ее был немногословен), сосредоточенную и вечно погруженную в собственные мысли женщину, обладающую какой-то странной, яростной красотой (огромные черные глаза ее всегда ярко и страстно горели на смуглом, изящном, почти совершенном лице). Я никогда не чувствовала с ее стороны какой-либо угрозы и поэтому позволяла себе с Хашад довольно-таки смелые (учитывая, что при ее появлении даже такой бесстрашный маг, как мой отец, спешил уйти в свои покои) вольности. Хашад никак не реагировала на них, какие бы глупости я ей ни говорила, кажется, она довольно быстро привыкла ко мне и даже пару раз улыбнулась в ответ на мои заносчивые слова – правда, улыбка не шла ее серьезному, словно бы погруженному в раздумье лицу, видно было, что использует она ее нечасто и потому так и не научилась правильно растягивать свои красивые, вишневого цвета губы.
Однажды с Хашад произошло несчастье – она не сумела правильно произвести расчеты, в результате чего на свет появилось Слово, которое Хашад так и не сумела произнести. Мать рассказывала, что, начав произносить Слово, Хашад поняла, что не может остановиться, словно бы Слово стало бесконечным. Из ее рта вместе с хрипом вырывались нечленораздельные звуки – измененные до неузнаваемого состояния Буквы Божественного Алфавита. Хашад промучилась несколько дней, пытаясь остановить процесс, пока наконец мать, прослышавшая, что с Хашад произошло что-то нехорошее, не решилась ей помочь. Мать лишила Хашад сначала дара голоса, затем – так как Слово все равно циркулировало в голове Хашад – стерла из памяти Хашад все приобретенные за долгие годы знания о Языке. Хашад не показывалась несколько дней – говорят, что все это время она оплакивала потерянный дар. Когда она пришла к нам – словно бы постаревшая, с потухшими, безжизненными глазами, – мать попросила меня оставить их наедине. Позже она рассказала мне, что Хашад попросила ее – знаками или письменно, уж не знаю, – чтобы мать лишила ее памяти. Хашад решила забыть всю свою прошлую жизнь. После того визита я больше не встречала Хашад, хотя и вспоминала о ней время от времени. Поговаривали, что она ушла туда, откуда и пришла, – на Юг.