* * *
Как это обычно и бывает, занятия завершились, когда Екатерина II женила внука на принцессе Баденской Луизе-Марии-Августе, которая после перехода в православие получила имя Елизаветы Алексеевны. Их обручение состоялось в мае 1793 года, а официальное бракосочетание – 28 сентября (9 октября) 1793 года.
Говоря об этом, следует подчеркнуть, что Екатерина к любому делу всегда подходила очень серьезно и основательно. Русскому посланнику во Франкфурте-на-Майне графу Н.П.Румянцеву она дала задание собрать сведения обо всех принцессах, «бывших тогда в летах для бракосочетания».
Граф Румянцев, понятное дело, постарался угодить императрице и с полной ответственностью отнесся к данному деликатному поручению. И вскоре на столе у Екатерины лежали подробные характеристики возможных кандидатур, где особенно были подчеркнуты достоинства принцессы Луизы. Царица одобрила выбор дипломата, а мнение Александра по этому поводу никто и не подумал спросить.
Считается, что стремление никогда не испытывавшей теплых материнских чувств к собственному сыну Екатерины побыстрее женить любимого внука было связано с желанием передать престол именно ему, а не Павлу Петровичу.
По ее мнению, женитьба должна была придать Александру больший вес в глазах русского общества. С другой стороны, это был отличный предлог для удаления Лагарпа, для которого прекращение занятий было мотивировано тем, что Александр вступил в брак, а его брат Константин определен в военную службу в Гатчину.
Со своей стороны, юная Елизавета быстро завоевала симпатии Екатерины Великой и всего двора. По свидетельству статс-секретаря императрицы А.В.Храповицкого, «никто при виде ее не мог устоять перед ее обаянием». Графиня В.Н.Головина, ставшая потом близкой подругой супруги императора, написала в своих «Мемуарах»:
«Я особенно привязалась к принцессе. Ее прелесть и грация, а также молодость и мягкость внушали мне живое участие к ней. Чем чаще имела я честь видеть принцессу Луизу, тем более внушала она мне абсолютную преданность».
* * *
Необходимость лавировать между ненавидевшими друг друга отцом и бабушкой, как между Сциллой и Харибдой, приучила Александра к двуличию.
Историк С.П.Мельгунов отмечает:
«Он неизбежно должен был бросаться из стороны в сторону, улавливать настроения, взвешивать силу их в тот или иной момент и, конечно, в конце концов, подлаживаться под них. Отсюда неизбежные уколы самолюбия, раздражение, сознание утрачиваемой популярности».
Похоже, он жил, словно в маске. «Вращаясь между двумя столь непохожими дворами, – пишет историк В.О.Ключевский, – Александр должен был жить на два ума, держать две парадные физиономии, кроме ежедневной – домашней, иметь два разные прибора манер, чувств, даже слов».