— Жизнь? Смерть?
— Я ведь живу. Да и что такое смерть? Лишь этап в цепи бесконечных видоизменений живого. Нет, цена решения — вечный поиск гармонии души, и я — в начале пути.
— Как медленно я путь свершаю свой[67], — проговорил медленно Клим, думая в данный момент о Купаве. И о Шаламове. И о себе.
Паломник смотрел на него с мудрым сочувствием, зная судьбу хирурга лучше, чем он сам.
— До свидания, колдун. Будь счастлив, насколько это вообще возможно, и помни: дорога перед тобою свободна только на полет копья.
— И куда же вы теперь?
— А куда глаза глядят. — Паломник тонко улыбнулся. — Помните?
Везде проложены дороги.
Поодиночке и в толпе
Идем, куда несут нас ноги,
Но повинуемся толпе.
Мальгин вздрогнул. Четверостишие было произнесено в манере Лондона, обмолвившегося как-то, что он любит древних поэтов, в том числе и Германа Мелвилла.
— Майкл? — прошептал хирург. — Вы Майкл Лондон?!
— О нет, — рассмеялся Паломник. — Но я встречался с ним и позаимствовал многое из того, что и кто он есть. Я вообще вмещаю много других «я», людей, нелюдей, негуманоидов. Если захотите когда-нибудь — присоединяйтесь. До встречи.
Паломник исчез. Вот он только что сидел рядом, живой, теплый, излучающий расположение и доброжелательность, и вот его уже нет, словно выключил видео. Мальгин не стал оглядываться, зная, что гость уже далеко отсюда, в другом мире. Обладая могуществом, несоизмеримым с человеческим, он был более человечен, чем многие соплеменники хирурга, и в то же время соединял в себе черты Бога и дьявола, вечно искушавшего слабый род человеческий. Кто же он на самом деле? И зачем распял душу над костром сомнений, в пламени которого расплавил слова: «Есть ли во Вселенной Земля, где нет Шаламова»?…
Какое-то неясное предчувствие, тень тревоги, заставило Мальгина отвлечься от невеселых дум и переживаний. Он внимательно осмотрелся, надеясь увидеть того, кто посмотрел на него «сквозь прищур нечеловеческого взгляда», но мир Дайсона был дремотно спокоен, тих и почти мертв, если не считать «живых» развалин вудволлового леса. И все же что-то изменилось в нем, появилось нечто чужеродное, связанное с глыбистым строением скелета орилоуна.
— Футур-память, — шепнуло одно из многих «я» Мальгина, отвечавшее за его рассудок. — Еще ничего не произошло, но вот-вот произойдет.
Клим сосредоточился, активируя все свои человеческие и интрасенсорные органы чувств, пока не достиг состояния дзансин — готовности отразить любую психологическую и физическую опасность. Водопад знаний, непереводимых на человеческий язык, хлынул через открытые шлюзы психики, и Мальгин увидел призрачный веер возможных событий. Времени на анализ всех вариантов у хирурга не было, но главное он схватил: все варианты пророчили беду.