— Вы, Игнат, говорите так, будто обладаете монополией на истину. — Ландсберг похлопал Ромашина по плечу. — Ваши догадки не есть установленные факты, поэтому исходить мы должны из соображений безопасности и предполагать худшие варианты. Худшим в данном случае является вмешательство Шаламова… или Железовского.
Боянова с недоумением посмотрела на говорившего:
— При чем тут Железовский?
— Он контактировал с Шаламовым — это раз, был замешан в инциденте на Меркурии — это два; кстати, я потребую расследования его участия, он интрасенс — это три. Я, как и многие другие, считаю, что интрасенсы — не сверхлюди, как утверждают их ортодоксы, а псинеуры, отклонение от нормы, которое необходимо лечить в срочном порядке.
После этих слов в кабине повисшей над Брянском машины установилась полная тишина. Потом Джума Хан негромко произнес:
— Всегда считал, что самое большое отклонение от нормы — это посредственность. Казимир, Аристарх Железовский был моим… то есть он был и есть мой друг, и говорить о нем в таком тоне по крайней мере невежливо. Я требую…
— Гриф Хан! — обронила Боянова.
Джума замолчал, хрустнув пальцами рук.
— Казимир, вам, я вижу, нравится быть глашатаем Закона, — продолжала комиссар. — Я тоже слуга Закона и все же стараюсь не внушать свою точку зрения, доказывать свою исключительность и власть. Вас это не утомляет?
— Власть утомляет тех, у кого ее нет, — засмеялся Ландсберг. — Вы раздражены, Власта, я понимаю и не обижаюсь, но служу я не себе, а исключительно Закону. Я уверен, что и «сын сумерек» Шаламов, и интрасенс Железовский несут угрозу для людей, и буду доказывать это на Совете. Если не трудно, доставьте меня к метро, здесь делать нечего, пусть трудятся специалисты.
Пока преодолевали расстояние до ближайшей станции метро, никто в кабине куттера не проронил ни слова. Лишь когда Ландсберг вышел и с улыбкой махнул всем рукой, Шевчук задумчиво сказал:
— Ландсберг раскрывается совсем с другой стороны, чем я его знаю. Теперь он без колебаний отправил бы на виселицу троих, чтобы спасти четверых.
Боянова подняла бровь, оглядываясь.
— Что это тебя, Алекс, потянуло на такие сравнения?
— Вспомнил недавно прочитанный исторический роман. Что касается Казимира, то я просто хотел сказать, что для него арифметика человеческих отношений становится важнее самих отношений. Недавно я услышал от него фразу: «В конце концов человек живет для размножения». Не знаю, отражает ли эта сентенция его умонастроение, может быть, она была произнесена в шутку, однако мне позиция Ландсберга по многим вопросам перестала нравиться.