— Завтра узнаем, — сказал я. — Варвару возьмем с поличным — не отвертится!
— Может, если нас до того часу не ухлопают, — сказал Попеленко.
Луна поднялась к своему зениту. Тени укоротились. Теперь рядом с Бурканом сидела черная вислоухая такса.
— Если ж они придут, то как луна сойдет, — сказал Попеленко задумчиво. Им сподручнее в темноте. К утру самая темнотища.
Беленые срубы светились плошками. Тени тополей пересекали улицу, как бесконечный ряд шлагбаумов.
— Давай к Глумскому, — сказал я Попеленко. — Чтоб никто вашего дежурства не заметил! И не подведи, понял?
— Разве ж не понимаю? Политический вопрос.
Я посмотрел в сторону Варвариной хаты. Окна были темны. Попеленко проследил за моим взглядом.
— Не, она нас не увидит, если там морячок, — сказал он и хихикнул.
— Как ты думаешь, зачем ей это нужно? — спросил он.
— Заведено так, что нужно, — философски ответил Попеленко и вздохнул. Силы природы!
— Ты лекций по биологии не читай, я не о том… Зачем ей Горелый и бандюги? Разве она любит его, Горелого? Никого она, кроме себя, не любит.
— Кто их, баб, поймет? — сказал «ястребок». — Другой состав.
— Ну ладно. Действуй!
— Товарищ старший! — Попеленко ухватил меня за рукав. Брови его вопросительно расползлись на разные этажи. — Извините, конечно. То правда, что вы немую Семеренкову сватаете, или тоже военные хитрощи? Заманиваете их?
— То правда, Попеленко.
— Так, так… — Он покачал головой и сочувственно посмотрел на меня.
Вот, оказывается, какой вопрос мучил его после всех наших открытий на пороге тревожной ночи.
Я пошел к хате Семеренковых, к высоким тополям. Буркан побежал следом. Луна висела высоко и не скоро должна была скрыться за темно-синей линией лесов. Как будто навстречу луне с запада, со стороны Грушевого хутора, поднималась гряда облаков. Тень их, наверно, уже коснулась УРа и медленно плыла сюда, к Глухарам.
Я вошел во двор Семеренковых осторожно. Только негромко стукнул прикладом о плетень. Хотел незаметно усесться где-нибудь под сараем, в тени, приладив МГ для стрельбы с упора, но дверь хаты открылась.
На порог вышла Антонина. Она все еще была в шерстяной кофточке и расклешенной юбке. Видать, с той минуты, как убежала с гулянки, просидела в хате, ожидая, когда придет отец, и прислушиваясь.
Она стояла на пороге, освещенная луной, а за ней был темный проем двери. Волосы ее казались белыми. Мне почудилось вдруг, что мы прожили длинную сложную жизнь с тех пор, как впервые встретились и разглядели друг друга на озими. И было в этой жизни все, что выпадает людям на долгий век: и смертный риск, и ревность, и радость признания, и неожиданные разлуки, и тоска, и встречи…