Рухнули?..
— Глумский, — сказал я негромко. — Подожди, Глумский! Кажется, есть для Горелого приманка.
* * *
Вернувшись в село, мы уже знали, что надо делать. Медлить было нельзя. И я оставил Антонину оплакивать отца, вручив ее заботам бабки Серафимы. Мы с Попеленко и Глумским отправились к Варваре.
Гната мы перехватили, когда он вышел из калитки ее садочка. Гнат напевал песенку о «ма-асковских сла-адких грушах» и бессмысленно улыбался. Косой беспощадный дождь перешел в заунывную морось, шапчонка Гната сбилась набекрень, и дождь бисером украсил грязную шевелюру дурачка.
— Пойдем, Гнат, — сказал я и взял его за локоть.
Продолжая улыбаться и напевать, он послушно зашагал обратно к Варваре. Стрельба, пожар на гончарне, гибель Семеренкова и Кривендихи — все прошло мимо сознания Гната. Он был самый счастливый человек в Глухарах. Он ничего не знал о второй мировой войне. Его кормили медные ободки со снарядов. Он был доволен: снаряды, как приблудные поросята, наводнили лес.
Мы без стука вошли в дом, оставляя мокрые следы на крашеном дощатом полу. Варвара тревожно смотрела на нас. Ее выпуклые глаза перебегали с одного лица на другое. Она тоже недавно вернулась с гончарни, но уже успела переодеться. На ней была «трофейного» цвета юбка и суконный жакет.
Мы стояли среди розовых «девичьих слезок», хорошо промытых фикусов с мясистыми листьями, среди чисто побеленных стен, рушников, среди вышивок, фотокарточек в рамочках. Со стены смотрел розовощекий товарищ Деревянно, первый хозяин дома. Почему-то мне казалось, что товарищ Деревянно увековечен здесь как первая жертва Варвары.
— Здравствуйте, здравствуйте, гости, — сказала Варвара слащаво. — Может, за самогоночкой на поминки? А что ж все сразу?
Ёе взгляд остановился на мне. Глаза у нее были властные и нежные, даже чуть грустные — свинец и патока. Но она уже не могла завернуть меня в кокон или бросить, как точанку, на гончарный круг. Я кое-что пережил за это время и кое-что узнал. Много крови запеклось внутри.
Гнат уселся на корточки под вешалкой, подпирая широкой спиной стену, и смотрел на Варвару по-собачьи преданными глазами.
— Попеленко, сними с него ватник и осмотри в сторонке, чтоб Гнат не видел, — сказал я. — А вы, Варвара Деревянко, садитесь.
— Вот как! — удивилась она. Глаза ее округлились, темные полудужья бровей поднялись. — А помните, вы по-другому заходили сюда, Иван Николаевич! Совсем по-другому.
Варвара посмотрела на Глумского: для него было сказано. Она нападала, но я видел, что это от стремления преодолеть растерянность, испуг.