Но я продолжал стоять на сноповозке. Гнат улыбался, напевая что-то под нос. У меня было такое ощущение, будто на спину кто-то повесил мишень с большущим черным кругом-«десяткой». Еще пяток метров, еще… Ну, теперь они уже не начнут. Поздно. На таком расстоянии из автомата не попасть. Если бы они хотели стрелять, то начали бы раньше.
Фу-ты, черт! Я сел наконец рядом с Гнатом на грядку.
«Бона выйшла у садочок, у садочок груши рвать!..» — пел Гнат.
— Везет тебе, — сказал я. — И при немцах ты уцелел. И сейчас тоже повезло… Вот черт. А ведь я мог бы их достать, Гнат!
— Хе-хе-хе-хе! — рассмеялся он.
Я хлопнул его по плечу. После всего пережитого на меня напал приступ общительности и дружелюбия.
— Ну, живы, Гнат? Сдрейфили они, а? Сдрейфили! Ух ты, куль с песком.
Гнат засмеялся, открыв редкие крупные зубы. Он был полон животной невразумительной силы. А вот получил бы очередь в спину… и все. «Ведь у него жизнь — единственная, как и у всех других, — вдруг подумал я. — Перед лицом смерти все равны».
Я достал хлеб.
— На! — сказал я Гнату, переламывая горбуху.
Гнат был вечно голоден. Он никогда не мог наесться досыта. Но тут дурень отрицательно помотал головой. Он даже не смотрел на хлеб. Он был сыт.
Вона жито добре жала,
Девка справная была…
— Ну и ну, — сказал я. — Тебя что, накормили в лесу?
— Хе-хе-хе! — рассмеялся Гнат.
— Дурак чертов! Ешь!
Он лениво взял половину горбухи.
— «Девка справная была!» — Гнат, с набитым ртом, промычал этот куплет и, как испорченная пластинка, повторил:- «Девка справная была!..»
— Чего они не стреляли? — спросил я у Гната. — Чего они вообще торчали в этих кустах? Не вышли навстречу?..
Запросто они могли бы уложить нас на этой сноповозке. А если бы ты не привалил пулемет мешком, то, может, и мы бы их уложили.
— Хе-хе! — ответил Гнат. — «Боны свадебку сыгралы»…
Его мысль текла по неизвестному мне руслу, вдали от этой лесной дороги, от бандюг. Мир, заключенный в кудлатой нечесаной голове Гната, наверно, был красочным и счастливым. Там «играли свадебки», били в бубны, плясали, и «было там чего пить».
Я доедал хлеб. Гнат пел. Он был сытым и счастливым человеком, ему было давно открыто то, к чему мы все стремились. Я же после пережитого никак не мог насытиться. Какая-то прорва открылась внутри. А перед глазами стояли четыре белых пятна, полуприкрытые листвой. И желтый цвет кожаной курточки на одном из бандитов вселял непонятное беспокойство.
От Семенова урочища, засеянного капустой, открылись Глухары. Дымил гончарный заводик, и трубы его перечеркивали красное заходящее солнце. Деревенька медленно плыла к закатному небу. Сизые капустные гряды, похожие на волнующееся море, еще более усиливали картину. Я почувствовал радость, как будто вернулся из бог весть какого дальнего путешествия; и Гнат запел погромче.