Когда Роланд смотрел на это темное пятно среди синеватых волн озера, путаница религиозных споров снова возникла в его сознании. Были ли эти люди изгнаны справедливо, как безнравственные трутни, грабившие и одновременно позорившие трудовой улей, или же хищная рука корыстолюбия изгнала из храма не осквернявших его распутников, а благочестивых иноков, верой и правдой служивших святым мощам?
Доводы Хендерсона в этот час размышлений при; обретали для Роланда Грейма удвоенную силу, и их уже не могли опровергнуть те пышные речи, которые аббат Амвросий обращал не к его рассудку, а к его чувствам, и которые более влияли на юношу в житейской сутолоке, чем сейчас, когда его сознание оставалось относительно спокойным. Требовалось известное усилие, чтобы отвлечь мысли от этих запутанных противоречий; лучше всего это удавалось, когда его взор падал на башню, где в окне комнаты Кэтрин Ситон мерцал слабый огонек, по временам затемняемый силуэтом прекрасной обитательницы комнаты, проходившей в этот момент между свечой и окном. Но вскоре свечу унесли или потушили, и этот объект наблюдения исчез из глаз влюбленного юноши. Не знаю, могу ли я признаться в этом, не рискуя навсегда погубить его репутацию в ваших глазах, но только веки нашего героя стали тяжелеть, умозрительные доводы религиозных споров причудливо переплелись в его сознании с тревожными сомнениями по поводу чувств его возлюбленной, усталость после богатого приключениями дня взяла верх над занимавшими его беспокойными мыслями, и Роланд Грейм крепко заснул.
Его глубокий сон был внезапно прерван железным языком замкового колокола, который, казалось, заливал своими глубокими и скорбными звуками всю поверхность озера и, будя эхо, доносился до Бенартской скалы, обрывавшейся на южном берегу. Роланд вскочил, ибо этот колокол всегда звонил в десять часов вечера, служа сигналом к замыканию ворот замка, ключ от которых после этого вручался сенешалю. Поэтому Роланд поспешил к дверям, которые вели из сада в здание, но в тот момент, когда паж добежал до них, он к величайшей досаде услышал, что запор с неприятным скрипом вошел в каменную канавку дверной перемычки.
— Стойте, стойте! — закричал паж. — Впустите меня.
Изнутри послышался голос Драйфсдейла:
— Время истекло, любезный мейстер. Вам не нравится в этих стенах, так уж погуляйте до конца и проведите на воле не только день, но и ночь.
— Открой дверь, — воскликнул в негодовании паж, — или, клянусь святым Эгидием, я тебя в порошок сотру вместе с твоей золотой цепью!
— Извольте прекратить шум, — возразил неумолимый Драйфсдейл. — Приберегите свои богохульные клятвы и глупые угрозы для тех, кто обращает на них внимание. А я исполняю свои обязанности и должен отдать эти ключи сенешалю. Прощайте, юный мейстер! Пусть холодный ночной воздух немного охладит вашу горячую кровь.