Завтра все никак не наступало.
Я пришел на работу в шесть утра, чтобы успеть в офис раньше нее. Я взял кофе для нас двоих и изменил свое расписание так, чтобы она смогла не спеша вернуться к работе после трехнедельного отъезда. Я отправил Гульотти контракт по факсу, сказав, что представленная ему в Сан-Диего версия была окончательной и все обговоренные с Хлоей условия сохраняются. Я дал ему два дня на то, чтобы вернуть документы с подписью.
А затем я принялся ждать.
В восемь в мой кабинет вошел отец в сопровождении Генри. Папа нередко хмурился, но обычно не из-за меня. Генри никогда прежде не выглядел рассерженным.
Но сейчас оба они смотрели на меня так, словно хотели прикончить на месте.
– Что ты сделал?
С этими словами он бросил на стол передо мной листок бумаги.
Я похолодел.
– Что это?
– Заявление Хлои об уходе. Она передала его утром с Сарой.
Прошла целая минута, прежде чем ко мне вернулся дар речи. За все это время тишину нарушил только вопрос Генри:
– Бен, братишка, что случилось?
– Я облажался, – в конце концов ответил я, протерев глаза основанием ладоней.
Отец опустился на стул. Выражение лица у него было сосредоточенное. Он сидел сейчас на том самом месте, где меньше месяца назад Хлоя с раздвинутыми ногами ласкала себя и мешала моему телефонному разговору.
Боже, как же я допустил, чтобы дошло до такого?
– Расскажи мне, что случилось.
Отец говорил очень тихо, но это было затишье перед бурей.
Я ослабил галстук, задыхаясь в клетке собственных ребер.
Хлоя меня бросила.
– У нас отношения. Вернее, были отношения.
Генри заорал: «Я это знал!» – одновременно с папой, который завопил: «У вас было что?»
– Все началось в Сан-Диего, – быстро добавил я. – До Сан-Диего мы просто…
– Трахались? – с готовностью выпалил Генри и заработал мрачный взгляд от отца.
– Да. Мы просто…
Мою грудь пронзила боль. В памяти всплыло ее лицо, такое, каким я его видел, наклоняясь для поцелуя. Ее нижняя губа, зажатая у меня в зубах. Ее смех, щекочущий мои губы.
– Как вам обоим известно, я вел себя как последняя сволочь. Она, конечно, отвечала мне полной взаимностью… – уверил их я. – А в Сан-Диего это превратилось в нечто большее. Черт.
Я протянул руку к письму, но тут же отдернул пальцы.
– Она действительно уволилась?
Отец кивнул с совершенно бесстрастным выражением лица. Всю жизнь мне казалось, что у него такая суперсила: ничем ни выдавать своих чувств в те минуты, когда переживаешь сильнее всего.
– Вот почему мы придерживаемся определенных правил поведения на рабочем месте, Бен, – сказал он, чуть смягчив резкий тон уменьшительным именем. – Я думал, что ты будешь умнее.