Клара.
Начало февраля выдалось очень холодным. Днем, столбик термометра стойко держался на отметке тридцать пять градусов мороза, а ночью опускался даже до сорока пяти!
Зимнее утро на селе начинается всегда почти всегда одинаково – накормить домашнюю живность и скорее затопить печку.
В то утро с домашними хлопотами на скотном дворе я припозднился. Уж очень не хотелось выходить на мороз. Но надо!
На улице, в воздухе, висела тончайшая морозная пыль. Красноватое солнце светило так лениво, что казалось еле – еле отошло ото сна. Морозный иней приодел березы в серебристые наряды – лето, да и только. Словно листья у них выросли за одну ночь, белые – белые. Любовался бы я на такую красоту, да мороз так и щиплет за щеки! Вон, даже нос, стал красный как у Деда Мороза. Хлопот то мне осталось немного – вывезти и сложить навоз из коровника. Этого добра у нас целые кучи! Городские дачники завидуют: вот бы нам, удобрением, на грядки.
В это утро навозная куча курилась белым паром. Живут в ней бактерии и разогревают кучу, так что даже вода испаряется. Очень тепло там, внутри, я бы сказал – жарко.
Но мне холодно! Быстрее всё аккуратно сложить, и домой, там уютно и тепло.… Вон какой «лисий хвост» дыма повис над трубой.
И тут я заметил ворону. Она так замерзла, что даже не улетела, увидев меня. Вся какая-то грязная, взъерошенная, в хвосте нет одного перышка, и второе торчит куда-то в сторону. Ворона, боком, не спеша, отошла в дальний угол кучи и отрешенно поглядывала на меня черными бусинками глаз.
– Что, замерзла? Даже меня не боишься? – заговорил я с ней.
Ворона немного наклонила голову набок, как бы прислушиваясь к моим словам, и слегка опустила крылья. Я внимательнее рассмотрел эту храбрую птицу.
Седые перышки возле клюва, в глазах, подернутых мутной пленкой безразличия, смертельная тоска от голодной усталости.
– Э-э, подруга! Да ты никак умирать с голоду собралась! – догадался я, – погоди, не улетай, я тебе сейчас чего-то принесу. Ворона, словно, поняв, о чем я с ней разговариваю, тихонько щелкнула клювом.
Дома я взял холодную котлету, но подумав, что целая котлета это будет много для изголодавшейся птицы, отломил половинку. Намочил в молоке хлебный мякиш и с этими припасами направился обратно. «Только бы не улетела, глупая птица!» – думал я по дороге.
А птица не была такой уж глупой, она сидела на месте, и как мне показалось, с надеждой поглядывала на меня. Медленными, плавными движениями, я положил на край кучи все эти лакомства. Удивительно, но ворона словно понимала, что ей дают еду. Вытянув шею, следила за моей рукой. Стоило мне отойти в сторону, как она, боком, боком, подскочила к еде и первым делом схватила котлету.