Ее высунутая рука схватила меня за волосы и потянула. Я издала короткий крик, опрокидываясь, а ее пальцы — тонкая, удерживающая сталь. У нее была моя голова, и я не знала, где она нашла силы. Ладони ударились о пол, но было слишком поздно.
Потому что мой нос зарылся в пропитанную кровью шею. И голод пробудился с рычащим ревом, окрасив все вокруг меня в красное.
Сладкая. Она была такая сладкая!
Я отталкивала голод вниз, держа его в страхе, теперь уже в течение длительного времени. Кристоф сказал, что я сильнее этого. Но это не так. Не прямо сейчас, с туманов вокруг меня, богатым медью, и все тело болело, а трансформация взрывалась на моей коже шипящей волной. Мои губы, прижатые к холодной шее Анны, открылись, и клыки свободно скользнули.
Я пыталась оторваться. Ее пальцы, железно-твердые, сомкнулись на моем затылке.
— Будь ты проклята! — прошептала она. — Пей! Пей, чтобы спасти всех их!
Я не слушала. Как если бы кто-то держал нос котенка в тарелке с молоком. Нос голодного котенка.
Нет. Не голодного.
Жаждущего котенка.
Клыки легко скользнули в ее кожу, и поток горячего парфюма наполнил мой рот. Анна говорила что-то, шепча на каком-то иностранном языке, и дар превратил это в слова.
— Ненавижу тебя, — говорила она. — Ненавижу тебя, Рейнард, и ты заслуживаешь этого.
Это вызвало у меня отвращение. У нее даже был неприятный вкус. Знаете, что парфюм имеет приятный вкус, потому что пахнет вкусно? У него был неприятный запах; на вкус как алкоголь и акриловая краска.
Не говорите мне, что не пробовали ее.
Худшей частью всего был дар, освещающий внутреннюю часть головы, как День независимости США. Шепча, намекая, показывая мне вещи.
Анна смотрела, как Кристоф легко сел в кресло, все его внимание было сосредоточено на улице ниже. Ее сердце болело — сладкая острая боль — и она снова изучала его идеальный профиль. Он не обращал внимания, что означало, она могла рассматривать все, что ей захочется.
— Почему мы снова здесь?
Она просто хотела услышать, как он говорит. Но он бросил ей раздраженный взгляд, остальная часть лица была застывшей, и только глаза вспыхивали.
— Обрати внимание, светоча, — и жало, как шип позади слов, дошло до ее сознания — она скрестила руки, сглатывая внезапное давление в горле.
Она поправила юбку. Именно красного цвета, дополнявшего ее кожу, и она изучала нетерпеливую потребность застегнуть все крошечные пуговицы. Просто видеть, как он игнорирует ее даже в этом — она удостоверилась, что карандаш для глаз был идеальным и восхитилась тяжелыми рубинами в ушах. Они сверкали так же, как и она.