— Вот меньше всего на свете я волнуюсь о том, что должен. Особенно полиции, — заверил Мастерс. — Как правило, всем, кому должен, прощаю. Сердце слишком доброе. Ну, же, О. Не первый день мы знакомы.
— А твоя… спутница? — засомневалась мадам, стрельнув глазами в сторону Курой, и опять отвернулась, пытаясь заглянуть в коридор.
— У неё вообще обет молчания.
Каро уже открыла рот, чтобы заявить, куда ему стоит засунуть все обеты вместе взятые, и твёрдо обозначить свою позицию по поводу законности и сообщений в полицию. Да передумала. Потому что на площадку выскочила полуодетая девица. Зарёванная, между прочим. Увидев посторонних, она всхлипнула, ойкнула и унеслась туда, откуда прибежала.
— Я ничего никому не расскажу без вашего разрешения, — кивнула теург.
— Н-ну, я не знаю… — растерялась дварфийка. — А вы, случайно, не лекарь?
— Не сходи с ума, — тряхнул её руку Мастерс. Артритных пальчиков мадам он так и не выпустил — продолжал поглаживать. — Первую помощь и я оказать могу. Ну, веди.
Далеко идти не пришлось. Всё тот же, уже знакомый, а оттого ещё более тошнотворный коридор и распахнутая настежь дверь в один из номеров. Правда, пройти внутрь оказалось непросто — проём загораживали девы разной степени одетости. А вот ужас на их размалёванных физиономиях был абсолютно одинаков. Кто-то даже подвывал тихонечко, зажимая себе рот.
Рон распихал стадо.
Но, наверное, лучше бы он этого не делал. Попервой Каро показалось, что на пятнистых красно-белых простынях лежит разорванное платье. А на подушку кто-то смеха ради пристроил отрубленную свиную голову. Ну такую посиневшую, распухшую, с заплывшими-закатившимися глазами. И в крови. Только разглядев спутанные, склеившиеся отдельными прядями волосы, теург догадалась: нет никакой свиньи и платья. А есть женщина. Избитая. Хотя, пожалуй, это определение выглядело слабовато. Искалеченная? Измордованная?
Курой и сама не поняла, когда успела рот ладонью на манер столпившихся девиц зажать.
Оборотень выть не стал. Наклонился над кроватью, что-то такое сделал руками — слишком быстро, не разглядеть. И начал отдавать приказы: «Все — вон! Воды сюда, полотенца туда!». Да ещё водки пшеничной потребовал. Нашёл время пить!
Правда, с голосом у него что-то неладное творилось. Не видь Каро кошака, подумала бы, что вовсе и не Мастерс говорит. Куда-то всё мурлыканье вместе со смешками подевалось.
— … не будет с этим ни один приличный доктор, связываться, — проблеяла мадам, пока тега пыталась из прострации выбарахтаться.
— Я заплачу, — рубанул сыщик.
— Да ведь…