– И что это может означать? – уточнил Федор. – Они не могут действовать по указке правительства. Не думаю, что у правительства есть такая цель – устроить в стране бардак. Это только мой брат думает, что кругом масоны, и что министров хлебом не корми – дай над собственным гражданами поиздеваться. Явно группа действует против интересов большинства. Но почему тогда им такое позволяют? Почему эти ограничения, о которых вы говорите, сомнут меня, а их не тронут?
– Не уверен, что в правительстве вообще есть кто-то, кто понимает то, о чем мы говорим, – рассмеялся Горчаков. – Нет, они все – части одного механизма, который вращает жернова истории. Им не надо приходить в сознание, чтобы чинить вам лично какие-то препятствия. Даже больше скажу, vice versa, они не знают вас, и никогда не узнают. Когда вы начали стучаться во все двери, не понимая, как работает система, вы привлекли слишком много внимания, и теперь вся система настраивается так, чтобы исключить из нее все ваши усилия. Они делают то же самое. Но они в тени, а вы – на свету. И сейчас, когда сядете за стол, вас увидит вся страна.
– Думаете, они захотят от меня избавиться?
– От вас избавятся не они. От вас избавится механизм. Если кто-то и причинит вам вред, то это будет последний мент или последний алкаш, который даже не поймет что натворил.
Вскоре в дверь постучали, а потом и открыли. Это была та самая женщина, с которой Аркадий Борисович вышел из редакторской в прошлый раз. Планшетный компьютер в ее руках сверкал различными цветами, словно она не работала, а играла в какую-то аркадную игру, но в глазах отражалась нервозность и напряжение.
– Вас повсюду ищут, Федор Александрович! Что это такое? – возмутилась она.
Стрельцов поднялся со своего табурета у монтажного стола и направился за ней следом в зал для пресс-конференций, оставив Горчакова в помещении одного.
В коридоре оставалось только двое политологов – мужчина и женщина – о которых говорил Горчаков, да один представитель партии КПЦ, но не «младоцентренок», а гораздо серьезнее и опытнее. Журналистов уже попросили пройти в зал, и их веселые шутки и гул доносившиеся оттуда, нисколько не успокаивали взвинченного Стрельцова.
Федор быстро растерял всю уверенность в своих силах, пока шел от редакторской до конференц-зала. Сразу вспомнились и страх выступать перед аудиториями, даже скромными, в пять-шесть человек, вывалились из головы все заготовленные фразы, никак не приходило то, с чего следовало бы начать свое выступление, а руки охватил легкий тремор, который Федор иногда видел у Ивана после ночных запоев с друзьями.