Стрельцов заложил страницу с притчей, закрыл книгу и отложил ее в кучу с другими, расположенным рядом с тем стулом, на котором он сидел. Серендипность? Ультранормальность? Философия Улафа Кёнига? Все это ему, человеку с металлургическими наклонностями, казалось далеким и непривычным, а по большому счету, и ничего не говорящим. Больше всего его волновали люди, которые могли использовать в своих утилитарных целях то, о чем он только догадывался, а его собеседник только насмехался.
Федор взглянул на Горчакова. Тот продолжал перекладывать книги с полки на полку, меняя их порядок по одному ему известной схеме. Впрочем, теперь книги стояли плотнее и выглядели весьма изящно.
– Аркадий Борисович, а что с теми людьми?
– А вы сами как думаете? – ответил тот вопросом на вопрос.
– Я думаю, что они скрываются.
– Очень хорошо!
– Но не просто скрываются, – продолжил Стрельцов. – Они скрываются у всех на виду. Потому что.
– Почему?
– Потому что нет слова, чтобы назвать их одним сообществом!
От неожиданной догадки Федор даже подскочил на своем стуле, а потом инстинктивно закрыл рот руками чтобы, видимо, не сказать лишнего, чего он сам еще не успел додумать.
– То есть сообщество существует, если его можно назвать. «Секта», «масоны», «корпорация», «партия». Но если названия нет, то ни они сами, ни кто-то другой не могут назвать их одним словом, и потому они как бы даже не существуют. Словно никто не может дать на них ссылку – как в Интернете. Никто не подает знак, а значит, никакой знак не может быть истолкован так, словно они существуют как сообщество, у которого есть состав, язык, цели, планы и ресурсы. и они не индексируются коллективным сознанием, как не индексируются в Интернете сайты, на которые никто не ссылается!
– Можно же назвать любым произвольным словом тогда? – провокационно заметил Горчаков, отрывая от пола «Критику чистого разума».
– Нельзя. Потому что. Потому что новое слово будет ничем не лучше других, а потому ничего не будет значить.
От некой туманности в рассуждениях Аркадий Борисович сморщился, а потом, после некоторых раздумий, просто пожал плечами и поставил книгу на одну из полок.
– Твое выдающееся свойство позволило тебе понять главное, – после некоторой паузы произнес Горчаков. – Язык это первоструктура. И человек видит только то, о чем может сказать, а, как известно, описать неописуемое нельзя. И оно не существует в пределах этого мира. Разве что в виде какого-нибудь чуда. Tertium non datur. А чудо есть не что иное, как проявление законов другого мира в пределах нашего. Реальная власть – это взаимодействие с первоструктурой. За каждым измененным словом идет целая волна изменений, затрагивающих самые разные стороны нашего общества. И потому тот, кто обладает реальной властью, не может не владеть какими-то инструментами работы с первоструктурой.