Айсинг долго не мог оторваться от якоря. А когда поднял голову, в кабинете никого не было. Тихо поскрипывали створки открытого окна.
— Да, странные молодые люди, — покачал головой Айсинг. — Но с сегодняшнего дня я им разрешаю выходить в окно, хотя здесь, по-моему, где-то есть и дверь.
Он тоже вылез в окно и обежал вокруг музея, но ребят нигде не было видно. И Айсинг вошел в музей через парадный вход (другого в музее вообще не было!), до смерти напугав билетершу, которая готова была поклясться, что Айсинг из музея не выходил после того, как пришел утром.
А герои дня устало брели по улице Степана Разина. И земля под ними покачивалась, словно палуба: они страшно хотели спать.
Лешка долго допытывался у Мишки, почему это он после того, как Айсинг зачитал им отрывок из Алексея Толстого, вдруг решил, что их якорь не какой-нибудь, а вероятней всего — откованный самим Петром Первым.
— А вот так, — уклончиво отвечал Мишка. — У меня — историческое чутье! — Но потом все же признался: — Понимаешь… Я вообще-то эту надпись заметил, еще когда мы якорь из земли тащили.
— Что ж ты сразу не сказал? — ахнул Лешка.
— Сразу, сразу!.. Откуда я знал, что этот Петр, который «руку приложил», именно Петр Первый?! Петр и Петр. А я — Михаил, к примеру! Дошло?
— Ну там же дальше цифра «один» стояла, римская! Ну, палочка с перекладинками! И потом ты же видел — шрифт старинный!
— Не заметил я палочки! — рассердился Мишка. — А на шрифт я тогда плевать хотел! Мы же не якорь, а оружие стрелецкое искали!
— И чего они спорят? — удивился Петька. — Якорь-то у нас!
— Ага, — согласился Ленька. — Повезло. — И закричал на Мишку и Лешку: — Кончай базар!
Лешка и Мишка засмеялись и пожали друг другу руки.
На другой день возвратилась экспедиция кружковцев. Ребята привезли разные черепки древней глиняной посуды, ржавые наконечники стрел и охотничий нож тонкой ювелирной работы. И это было все, чем их одарил настоящий скифский курган.
Мишка пренебрежительно посмотрел на охотничий нож — всего другого он вообще не заметил, — а потом перевел взгляд на петровский якорь. Разве можно сравнить? Какой-то чепуховый ножичек и великолепный якорь, который отковал не какой-то там дикий скиф, а сам Петр Первый.
Конечно, Айсинг хвалил и тех, и других: и Мишкину команду, и кружковцев. Но во время своей поздравительной речи он нет-нет, да и поглядывал на якорь, лежавший в углу, словно боялся, что тот вдруг может исчезнуть. Да и сами кружковцы понимали, что охотничий нож плюс черепки против якоря — ничто. Сначала они здорово переживали, а потом успокоились, когда Мишка сказал: