Спустя час, когда Лидия спустилась к ужину, след поблек, а вот ощущение – нет. Лидия разоделась как на вечеринку, высушила и выпрямила блестящие волосы на большой гладильной доске, намазала губы блеском цвета варенья. Взглянув на дочь, Джеймс вдруг вспомнил, как впервые повстречался с Мэрилин.
– Хорошо выглядишь, – сказал он, и Лидия заставила себя улыбнуться.
С той же фальшивой улыбкой, прямая как струна, она сидела за столом, точно кукла в витрине, но фальшь замечала только Ханна. От одного взгляда на Лидию у нее болела спина, все болело, и она горбилась, почти сползая под стол. Едва ужин завершился, Лидия похлопала по губам салфеткой и встала.
– Погоди, – сказала Мэрилин. – Еще торт.
Она ушла в кухню и вернулась с тортом на подносе. На торте горели свечи. Фотография исчезла, весь торт побелел, осталось только имя Лидии. А под гладкой белизной, подумала Ханна, прячутся понарошечные права, «Поздравляем» и синее «ЛИД». Их не видно, но они там, прямо под белым, размазанные, и неразборчивые, и жуткие. И на вкус тоже почувствуются. Отец все щелкал фотоаппаратом, но Ханна не улыбалась. В отличие от Лидии притворяться она пока не научилась. Она лишь полуприкрывала глаза, как на страшных сценах по телику, чтобы лишь полувидеть, что произойдет дальше.
А произошло вот что: Лидия дождалась, когда они допоют. Едва они добрались до последней строчки, Джеймс поднес к глазу фотоаппарат и Лидия склонилась над тортом, выпятив губы, словно в предвкушении поцелуя. Ее идеально накрашенное лицо улыбнулось, обвело глазами стол. Мать. Отца. Нэта. Ханна не знала всего, что Лидия вроде бы понимала, – медальон, Луиза, только об этом и помни, – но видела, что в сестре что-то сместилось, что она рискованно балансирует на краю высоченного обрыва. И Ханна застыла, точно любой неверный жест столкнет Лидию в пропасть, а Лидия одним резким выдохом задула свечи.
Насчет Луизы Лидия, конечно, ошибалась. В тот день, в день рождения дочери, Джеймс высмеял бы ее гипотезу: абсурдно вообразить, что в его постели, в его жизни кто-то другой, не Мэрилин. Но тогда абсурдно было вообразить и жизнь без Лидии. А теперь оба абсурда сбылись.
Луиза закрывает дверь в квартиру, возвращается в спальню, а Джеймс уже застегивает рубашку.
– Уходишь? – спрашивает Луиза. В глубине души она еще цепляется за надежду, что визит Мэрилин – простое совпадение, но сама себе врет и сама же это понимает.
Джеймс заправляет рубашку в брюки и застегивает ремень.
– Надо, – отвечает он, и оба понимают, что и это правда. – Можно и сразу. – Неизвестно, чего ждать дома. Рыданий? Скандала? Кастрюли, летящей в лоб? И он еще не знает, что скажет жене. – До скорого, – говорит он Луизе, и она целует его в щеку, и только это он знает наверняка.