Очевидно, ни один из нас четверых не мог получить на первичных выборах абсолютного большинства. Я предположила, что двое белых мужчин, скорее всего, выведут из строя друг друга. Ну а если все мои родственники проголосуют за меня, а Паркер соберет изрядную долю голосов чернокожего населения, во второй тур пройдем мы с ним. Тогда начнется настоящая гонка. Насколько мне было известно, в Коллтоне единственной женщиной, избранной на административную должность окружного масштаба, до сих пор была мисс Калли Йилвертон, наш регистратор смертей, да и та в каком-то смысле унаследовала эту должность от отца, который впервые был избран на нее где-то в 1932 году.
Но из одного того, что демократы меньше республиканцев обращают внимание на пол и цвет кожи кандидата, еще не следует, что они вообще не учитывают оба этих фактора, когда заходят в избирательные кабинки.
Я белая, но я женщина.
Паркер мужчина, но он негр.
Я одинокая, и у меня есть кое-какое грязное белье, которое я бы предпочла не трясти на публике.
Паркер добрый семьянин с безукоризненной репутацией.
Наше профессиональное мастерство будут сравнивать в самую последнюю очередь; но, черт побери, так обстоит дело на любых выборах, так почему же выборы судей должны в этом чем-то отличаться?
* * *
После пяти строф «Демократы неудержимо идут вперед» — нашего окружного гимна, который исполняется на мотив «Была у старика Макдональда ферма» — вечер завершился на волне воодушевленного оптимизма. До ноября было еще очень далеко.
Мои соперники — белые близнецы разошлись по залу; почти все негры толпились вокруг Лютера Паркера или представителей Гантта; однако, как я уже говорила, я окончила школу Западного Коллтона, поэтому здесь я чувствовала себя как дома. Мои знакомые были в восторге от того, что я решила бороться за должность судьи.
Мне пожимали руку, меня дружески похлопывали по плечу, отчитывали за то, что я так редко заезжаю домой, уверяли, что я день ото дня хорошею, и спрашивали, когда я наконец прекращу разбивать сердца и остепенюсь.
Есть вещи, которые не изменятся даже за восемнадцать миллионов лет.
Я мысленно пожимала плечами, говорила то, что от меня хотели услышать, пожимала руки и хлопала по плечу до тех пор, пока вдруг не оказалась в объятиях высокого привлекательного мужчины с серебристыми прядями в густых черных волосах.
Джед Уайтхед.
— Крошка Дебби, — просиял он.
Вокруг его глаз и губ тотчас же сложились веселые морщинки. Джед никогда не дает мне забыть то время, когда я была пухленьким подростком, с аппетитом уплетавшим пирожки с творогом, которые Дина Джин специально оставляла в холодильнике в те дни, когда я приходила к ним сидеть с ребенком.