На ужин салат из свеклы. У всех красные губы.
— Семейка вампиров, — говорю.
— Вампиры чеснок не едят, — вставляет Леник.
А у самого, между прочим, самые красные.
После ужина гуляли к озеру.
Закат, краски, плакать хочется! А мамочка все время в своем репертуаре дергалась. То ей ветер, то сережку потеряла.
А папа с Ленькой вели отлично. Попытались о политике, но я на них посмотрела. Зато мамочка все со своей сережкой.
— Мамочка, расслабься и посмотри, какой закат!
Обняла ее даже:
— Я тебе сто таких сережек куплю!
— Да уж, купишь! Особенно теперь…
— Ты чего-то сказала?
— Ой, да нет, ничего. Холодно чего-то! Замерзла я. Нога замерзла.
Ведь договаривались же! Весь закат своей сережкой обосрала. В номере, конечно, ее нашла, целовала ее полчаса: «Ах ты моя сволочь!».
Гена работает на лодочной станции. Гена. Тот, красные шорты. Мистер Красные шорты. Катамаранами заведует, лодками. Там же и спасатель.
— Спас кого-нибудь?
Улыбается. И не на пятнадцать лет младше, а всего на десять. Шашлыки на заказ делает. Сидим возле воды, пиво пьем. Налей мне еще. Бульк-бульк. Так себе пиво.
— Со знакомством, — говорит.
Ну, со знакомством, ладно. Хорошо вокруг, и вид ничего, сосны такие, только вот мошки. Еще одна! Кусаются, как собаки.
— А я привык.
Ну да, ну да. Местный, кожа — не прокусишь. Смотрю на его кожу.
Нет, не из местных. Назвал город, откуда. Но я как раз комара хлопнула. Вот такого жирного!
Положил пустую баклажку, капнул пеной на штаны. Сегодня мы в синих трениках.
Итак, значит, Гена. Гена-Гена-Гена. Ген у нас еще не было.
И не будет.
Мама с утра сбегала уже в церковь. Вернулась довольная такая, светлая.
Вытащила целый пакет крыжовника.
Тысячу лет его не ела!
Вот так живешь, а столько всего вокруг не ешь.
Пошла в ванную, мыть.
А тогда здесь церкви не было. И мама ни во что не верила. И папочка. Верил в науку, до сих пор «Наука и жизнь» на даче стопками валяется, в мышиных какашках.
А я верила в вампиру. Ленька из лагеря привез целый сюжет. Укрывалась с головой. А вдруг вампира сможет сбросить с меня одеяло? А? Что тогда, а?
— Лен! Ты что там, уснула с крыжовником? Или мылом его моешь?
— Ага, шампунем!
Выключаю воду. Смотрю в зеркало. Два седых волоса. И вот еще один.
Генка очень смешной. При ходьбе щеки трясутся. Как хомяк, говорю ему.
Это плохо. Серьезно. Если какой-то мужик начинает мне казаться смешным — то это все, картина Репина, не успеваешь даже тормознуть. Машина вбок, в кювет и вверх колесами.
Сидим под старыми соснами. Он из Владикавказа.
Задираю голову. Как в кино, стволы вверх, как пальмы, перспективное сокращение.