Как-то раз я спросил, за что она любит меня, даже не вдумываясь в смысл слов, скорее для того, чтобы услышать ее голос. Она объяснила, что я не похож на других, и взглянула при этом на меня как на некое экзотическое животное, которое ей удалось поймать, – дикое и непредсказуемое. Я как последний глупец растаял от счастья.
– Ты принадлежишь мне, – твердила она. – Я увидела тебя первой. Ты мой.
Только в двадцать один год я обнаружил, насколько разными могут быть понятия о любви у сельского юнца и у молодой парижанки. Утром дядя позвал меня в кабинет и предложил хорошую должность в семейном бизнесе. Признаться, я был удивлен. Я и так работал в фирме, чтобы платить за еду и крышу над головой, но думал лишь о том дне, когда смогу целиком отдаться музыке, и, выслушав дядю, отказался как можно тактичнее. Объяснил, что должен сохранить свободу ради любимого дела.
По какой-то причине мой ответ ему явно понравился. В этих неподвижных, как у ящерицы, глазах, мелькнула радость. Он объявил, что, поскольку я уже совершеннолетний и не желаю работать на него, он, как глава семейства, больше не считает нужным помогать мне. Я ответил, что не собираюсь существовать на его средства и намереваюсь сам всего добиться.
Я вышел, не прощаясь, немедленно отправился к кузине и, рассказав о том, что произошло, попросил ее уехать со мной. Сначала она разозлилась на меня за отказ от предложения отца. Оказывается, она уже несколько месяцев уговаривала его дать мне выгодную должность. Дядя отказывался, утверждая, что я ненадежный и легкомысленный повеса и кончу так же плохо, как его брат.
– Если я уеду с тобой, на что мы будем жить? – кричала она. – Разве у тебя есть деньги содержать жену?
О, женская практичность! Меня сковал ледяной холод. Она не знала о доме, где я родился, доме, который теперь перешел ко мне. Я мечтал о том, как мы будем жить там вместе, о белоснежных козах во дворе… видел себя за пианино, ее с ребенком на руках.
Я рассказал ей о своих планах. Никогда не забуду ее лица в этот момент. Куда девались грация и красота! Она расхохоталась мне в глаза, назвала романтическим глупцом.
– Оставить Париж, всех моих друзей, чтобы жить с тобой в Богом забытой глуши, на краю света? Да ты спятил! Иди к отцу, скажи, что передумал!
Она с таким презрением произнесла эти слова, что я потерял голову. Глумиться над моей заветной мечтой! Я схватил ее за плечи… и изо всех сил стал трясти. И в ее зачарованном взгляде, кроме страха, блеснуло явное удовлетворение. Девушка вырвалась и отскочила, торжествующе сверкнув глазами.