Корри, поколебавшись, качнула головой:
– Я… думала. Мне было необходимо до конца все уяснить.
– И как? Уяснили?
– Кажется, да.
Лицо девушки омрачилось. Письмо от Арлекина пришло как раз в тот момент, когда Корри было ужасно плохо, но изменило ее жизнь так же медленно и верно, как Ауна, заставляющая приливные волны накатывать на морской берег. Только он знает, что пережила она за эти ужасные недели. Отныне они станут бережно хранить тайны друг друга. Корри немедленно написала ему:
Дорогой Арлекин!
Способен ли ты полюбить незнакомого человека? Того, которого никогда не встречал? Не знаю… Уверена только, что на свете существует множество разных видов любви и, похоже, наша – лучшая из всех.
Твоя Коломбина.
Месье Бейер вгляделся в свою ученицу. Нет, она никогда не поймет его тревоги за ее здоровье и будущее. Что, если маленькая дурочка потеряет голос?! И при этом совершенно безмятежна! Скорее всего Корри постоянно вызывала гнев тех, кто о ней беспокоился, а пока несчастные рвали и метали; негодница находилась в самом центре урагана, хладнокровная, бдительная, невозмутимая и сберегала свою энергию и темперамент для той минуты, когда начнется ее партия. По-своему это даже неплохо. Великолепное качество для оперного певца – спокойная готовность к началу грандиозной битвы. Это рано или поздно приведет ее к победе, если, конечно, окружающим к тому времени удастся выдержать невыносимое напряжение, в котором она их держит.
И потом она снова изменилась. Производит странное впечатление законченности, едва сдерживаемой мощи, жесткого самоконтроля, словно за это время преуспела в познании себя самой. Спустилась в глубины ада и вернулась еще более сильной, чем прежде, добралась до края света и вышла невредимой из всех испытаний, оставила на Луне дорожку из следов. Взгляд первооткрывателя. Колумба. Человека, который нашел несметные сокровища и не задумываясь от них отказался.
– Месье Бейер, – с легким упреком повторила Корри, – но теперь я здесь.
– Да, – кивнул Карл, – давно пора.
Она пришла, чтобы остаться. И окружена аурой, видимой лишь опытному глазу, той самой, что обнаруживается через много лет на ранних фотографиях знаменитостей – что-то вроде внутреннего сияния, озаряющего даже самые невыразительные черты. Теперь в Корри было нечто от иконы.
– И что вы хотите мне сказать?
Дирижер наконец решился:
– Я больше не стану вас учить.
Корри наклонила голову, ни на миг не теряя своего раздражающего самообладания.
– Как угодно, месье Бейер. – Тень былого лукавства мелькнула в легкой улыбке. – И что же прикажете делать мне?