Нередко я сам покупал пигменты в сухом виде и льняное масло и смешивал их, изготавливая краску. Это достаточно сложный процесс. Каждый пигмент наделён своей маслоёмкостью, от этого зависит очень и очень многое, совершенно определённо нельзя наносить краски с низкой масло ёмкостью поверх слоя красок более высоко маслоёмких. Это неизбежно вызовет образование трещин в поверхностных слоях краски. Вязкость краски позволяет сохранять в мазке характерный след кисти или мастихина. Надо учитывать быстроту высыхания краски: кобальт синий сохнет примерно два дня, а кобальт фиолетовый – пять, а хинакридон и того более, кстати, при смешивании с маслом становятся прозрачными и очень хороши для лессировки – метода, к которому часто прибегал Леонардо да Винчи… Азбучные истины, а без них никуда.
Мысли об Алкионе не отпускали весь последующий день. Я неотступно размышлял о ней, представляя, что она делает, где может находиться в тот или иной момент…
Мне не терпелось увидеть краски, мне надо было с ними сродниться, прикипеть к ним.
Никос из всего того, что я привёз с собой, оставил только муштабель, служащий для поддержки руки при работе, который был мне дорог в этом качестве. Мне нужен мольберт, основа, палитра, подрамник и ещё…
И ещё после упоения созданным шедевром меня посетила неуверенность в собственных силах. Алкиона была настолько многослойна в человеческом плане и настолько эфемерно неуловима, призрачна в духовном, что я растерялся. Я был окутан представлением о ней, её энергетикой как облаком, объятия коего радовали и в то же время настораживали. Как её изобразить: это будет карнация или лессировка, это будет сфумато или энкаустика. Ответ на этот вопрос я получу завтра. Я увижу краски и всё пойму. Сейчас даже если бы решение озарило бы меня, хотя бы краешком, я не волен в своём выборе. Надо запастись терпением до завтра.
Понятие красоты не надо идеализировать. При всём своём перфекционизме я могу воспринимать физические недостатки общепринятых мерок с алогичной точки зрения; полагая способность красоты прятаться за иррациональную занавеску, не открывая себя всем подряд, а выбирая не поверхностного критика, а умеющего заглянуть в саму суть красоты. Умеющего не уподобляться общему мнению, способному разглядеть и остановиться там, где не способен остановиться и задуматься стандартно мыслящий. Вот красота Зирин – она совершенна с точки зрения специалистов анатомических пропорций, даже с точки зрения золотых пропорций витрувианского человека. Но разглядеть красоту, находящуюся в гармонии внутреннего мира, перенеся его на внешний, – вот что для меня ценно.