Она услышала из-за двери ответ Эприл:
– Сиди одна, мам, я занята.
Райли устало облокотилась о дверной косяк.
– Ты всегда говоришь, что я провожу с тобой мало времени, – проговорила она.
– Уже далеко за полночь, мам. Правда, поздно.
У Райли сжалось горло, а глаза наполнились слезами. Но она не хотела позволять себе плакать.
– Я пытаюсь, Эприл, – сказала она. – Я пытаюсь изо всех сил.
Тишина.
Наконец, Эприл ответила из-за двери.
– Я знаю.
И снова стало тихо. Райли очень хотелось бы увидеть сейчас лицо дочери. Правда ли в этих двух словах она услышала проблеск сочувствия? Нет, скорей всего, нет. А может быть, злость? Райли так не думала. Скорей всего, просто отчуждение.
Райли пошла в ванную и долго стояла под горячим душем. Она чувствовала, как пар и горячие капли, ударяющиеся о кожу, массируют её тело, которое болело с ног до головы после такого долгого и сложного дня. К тому времени, когда она вылезла и высушила волосы, она чувствовала себя лучше физически, но внутри неё по-прежнему была пустота и беспокойство.
И она знала, что не сможет спать.
Она надела тапочки и халат и пошла на кухню. Когда она открыла буфет, первое, что она увидела, была почти полная бутылка виски. Она подумала о том, чтобы сделать себе двойную порцию.
“Это плохая идея”, – тут же строго сказала она себе.
В её текущем расположении духа одной дело не ограничится. Несмотря на все свои переживания за последние шесть недель, ей удалось не позволить алкоголю взять над собой верх. Сейчас не время терять контроль. Вместо этого она налила себе чашку горячего чая с мятой.
Потом Райли села в гостиной и стала проглядывать папку, полную фотографий и информации о трёх последних убийствах.
Она уже знала немного о жертве, убитой больше полугода недалеко от Даггетта – которая, как они уже знали, была вторая из трёх убийств. Эйлин Роджерс была замужней женщиной с двумя детьми, которая владела и управляла рестораном вместе со своим мужем. И, естественно, Райли видела место, где была найдена третья жертва, Реба Фрай, и разговаривала с семьёй Фрай, включая поглощённого собой сенатора.
Но вот дело Белдинга двухлетней давности было для неё ново. По мере того, как она читала протокол, перед ней стал вырисовываться образ настоящей Маргарет Герати, женщины, которая когда-то жила и дышала. Она работала бухгалтером в Белдинге и недавно переехала в Вирджинию с севера, с Нью-Йорка. Не считая мужа, её семья включала двух сестёр, брата и овдовевшую мать. Друзья и родственники описывали её, как добродушного, но немного замкнутого человека – возможно, даже одинокого.