– Вы уж не обижайтесь, но Пугачева покупают те, у кого слишком много денег и слишком мало вкуса, – цедит он.
– Разве? – огорошенно спрашиваю я, – Вы считаете, он слабый художник?
– Ну, что я могу сказать о Пугачеве… – бормочет Юрий. – Знаете ли, de mortuis aut bene… – Он задумчиво смотрит сквозь меня.
– …aut nihil, – подхватываю я. – Он разве умер?..
– А вы не знаете?
– Впервые слышу.
– Три дня тому назад назад его застрелили в мастерской.
– Ну и ну, – качаю я головой. – За что ж его так?
Юрий пожимает плечами.
– Темна вода в облацех. Он, знаете ли, сидел, и у него с тех времен остались дружбаны среди криминалов. Я подробностей не знаю, вчера звонил своей жене по телефону, она сказала, мол, Илью застрелили в мастерской. И все.
– Наверно, грабители вломились, – предполагаю я.
– Да у него грабить особенно нечего было, – возражает Юрий. – Хотя он зарабатывал много, но и деньгами швырялся направо и налево. Да и потом, грабители без особых причин не убивают. Они тоже не дураки, им тогда сразу другая статья и срок чуть ли не вдвое больше.
– Ладно, допустим. Но почему вы намекнули, что он художник плохой?
– Мастерство, знаете, как велосипед: если не едет вперед, то падает, – наставительно разъясняет Юрий. – А он разбрасывался, тратил себя на бытовуху. Пил по-черному, девиц менял как перчатки. Сперматозаурус вульгариус, есть такое животное, знаете ли…
– Вижу, вы его крепко недолюбливали, – замечаю я в надежде, что собеседник разговорится еще пуще.
– Ну, он и без моей любви не бедствовал.
Мне становится интересно, отчего на покойника вылито столько черной желчи. Зависть к удачливому собрату, что ли?
– Насколько мне известно, многие в Риге считали его чуть ли не гением, – говорю я, и реплика попадает в яблочко, мой собеседник чуть ли не взвивается на дыбы.
– Гений?! Не смешите меня, пожалуйста, – Юрий презрительно фыркает. – Начнем с того, что у него даже академической подготовки не было. Когда порисуешь с обнаженной натуры до седьмого пота, анатомия впитывается в пальцы. Или же надо иметь дар от Бога. А у него ни того, ни другого не было.
– Ну, некоторые обходились без анатомии, например, Кандинский, Поллак, – с невинным видом подзуживаю я.
– Но ведь он-то писал фигуративные работы, делал сюр, а там без снайперской точности все разваливается! Поначалу талант у него прорезывался, никто не спорит, но потом он просто стал писать ради денег, вот как раньше на базаре торговали лебедями на клеенке, знаете? Вам хочется сюра? Он есть у меня.
– Так ли велик грех? По-моему, ни один художник не пишет абсолютно бескорыстно и без оглядки на покупателя, особенно в наше время…