Я ждал, что нас встретят какие-нибудь солидные коллеги из местного управления, но на выходе в зале прилетов плакатом «Норвегия, сюда!» размахивал молодой темнокожий малый в вылинявших джинсах и майке с изображением штата Калифорния и надписью «Я предпочел бы жить в аду».
— Привет, — сказал он, пожимая всем по очереди руки, — меня зовут Рамирес. Я отвезу вас в Ногалес. Паршивое место, если честно. Но там у нас штаб.
— А ты кто такой? — подозрительно спросил Хенрик. Может, он думал, что его обманом заманили в эту глушь, чтобы обезглавить организацию «Свободная Земля»?
— Я-то? Рейнджер. Патрулирую границы. Командир попросил встретить вас, раз уж мне все равно нужно было в Эл-Эй за оборудованием. Генератор подсел.
Мне кажется, Хенрик предпочел бы более торжественный прием, но этому малому на всякие чины и звания было явно наплевать.
— Эл-Эй? — удивился Карс.
— Ну, Лос-Анджелес. Значит, вы кадар! Тут у нас чужаков сроду не было. Тут и свои-то жить отказываются! — Он весело усмехнулся. — Тяжело вам тут придется, ребята!
Он, по-моему, был из тех весельчаков, что вечно хихикают да посвистывают, сообщая вам самые неприятные новости. Удобный характер для такой работы.
— Ладно, — сказал я, — разберемся как-нибудь. Где твоя телега?
— Там, — он неопределенно махнул рукой. — На стоянке.
Мы вышли из здания аэропорта, и на меня обрушилось слепящее солнце. Над Лос-Анджелесом бушевал зной — я уж и забыл, что такое бывает.
Тихоокеанскому побережью в Катастрофе досталось больше всего — мощная ударная волна вызвала подвижку тектонических пластов, и серия землетрясений, которых издавна так боялись калифорнийцы, прокатилась по всему побережью. Я видел фотографии моста Золотые Ворота, перекинутого над заливом Сан-Франциско. Так вот, он обрушился с первым же толчком, и его с тех пор так и не восстановили. Равно как и деловой центр Лос-Анджелеса. Люди отсюда бежали, забыв прихватить даже самое необходимое, и стали потихоньку возвращаться обратно лишь пару поколений спустя, когда начала спадать радиация и ветры, клубящиеся над Долиной Смерти, больше не приносили с собой тучи радиоактивного песка. Но местные уроженцы умерли на чужбине, так и не дождавшись этого, а новичкам было все равно — вместо роскошного конгломерата городов сейчас тут была просто горстка отстроенных наспех поселений, из которых Лос-Анджелес оставался самым крупным — аэропорт почти не простаивал. Изменилось все — рельеф, климат, очертания берегов, а уж страсти про эти места рассказывали самые невероятные.
Джип Рамиреса — побитый, исцарапанный, разрисованный камуфляжными пятнами — выглядел хуже, чем ездил; у него оказался мощный ровный ход. Мы миновали центр города с чернеющим остовом «Бонавентюр-отеля», заброшенные особняки богатых кварталов, поросшие какой-то мутировавшей разновидностью плюща с глянцево-черными листьями и цветами, пылающими точно синие языки пламени. Жилым казался только примыкающий к аэропорту район, все остальное, даже залитое беспощадным солнечным светом, производило впечатление кладбища, — и все же за выбитыми окнами увитых зловещим плющом домиков шла какая-то тайная жизнь. Один раз я даже увидел, как из трубы в безоблачное синее небо уходит тоненькая струйка дыма.