Сын Прыгуна легко скользил сквозь непроходимую чащу. Утопая по пояс в кустарнике, взбиравшемся высоко вверх по стволам деревьев, охотник словно бы не замечал жалящих ядом шипов и присосок. Не зрением, но чутьем ощущал он напряжение, которое исходило от растений вокруг. Они будто бы вглядывались в него, всматривались всеми листьями, колючками, шипами, бутонами и даже почками своих плотоядных ветвей. Они тянулись к нему, желая отведать его крови, но тут же отпрянывали, узнав в охотнике людомара.
Ноги лесовика, жилистые и длинные, были укутаны в сплошной покров выпуклых натянутых как стальные канаты мышц. Каждая из них трепетала в напряжении, ожидая всякий раз тот миг, когда нужно будет стремительно рвануться вперед, подпрыгнуть и начать преследование добычи.
Чернолесье, как и всегда, хранило звенящее молчание, густой поволокой разлившееся между стволами бесчисленных деревьев. Казалось, в лесе нет ни капли жизни. Несмотря на оглушительную тишину, которую хранила в себе чащоба, для охотника не составляло труда наблюдать за бурной жизнью, которая протекала в темноте и безмолвии всюду вокруг него.
Внезапно глаза охотника моргнули, подбородок потянулся вверх и вбок, уши невообразимо вытянулись и поднялись над головой. Они напряженно двигались, постепенно сужая полукруг поисков. Людомар снова потянул ноздрями воздух и замер. Замерло и его тело, но не мысль. Она работала бурно и без остановок. Перед глазами его вставало недавнее прошлое того места, где он стоял сейчас.
Запах донес ему историю о том, как уфан – небольшой мохнатый зверек-осьминожка, вылез из-под куста дукзы, взобрался на корень свидиги-древа и стал усиленно счищать с себя землю и лиственный перегной. Внезапно что-то привлекло его внимание, потому что уфан облокотился одной из своих лапок на ствол дерева-гиганта и надолго замер.
Людомар ясно слышал остатки страха животного, которые еле различимыми струйками скопились в нижней части кроны свидиги. Уфан не любопытствовал, он боялся и боялся настолько, что в первые несколько мгновений оцепенел от ужаса. Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем зверушка была убита. Смрад ее внутренностей был различим явственнее всего. Дурманящим обволакивающим облаком он отрывался от коры свидиги и, слегка взвихриваясь, струился вверх по стволу.
Среди запаха смерти уфана были следы и двух других запахов; запахов, от которых у людомара невольно вырвался рык. Он ощутил присутствие того, кого искал все эти дни. Уфана убил омкан, – людомар знал это. До сих пор сквозь холодный запах смерти явственно проступал удушливый смрад языка чудовища.