МОЯ МАМА
Самое первое впечатление о маме - большая ярко-оранжевая шляпа. В то время, когда я родился, в моду вошли широкополые шляпы с лентами. Много лет в нашей комнате стояла под кроватью желтая коробка, в которой хранилась эта мамина шляпа.
В свое время матери прочили славу на подмостках сцены. В молодости она с успехом выступала в провинциальном театре. Но учиться, хотя ее и приглашали, на актерский факультет театрального института не пошла, считая, что должна жить для меня.
Любила мама рассказывать о своем детстве. Жили они у бабушки в Прибалтике, в городе Ливенгофе. Ее отец занимал пост начальника почты. В их семье всегда устраивали праздники, красивые елки. Мама любила доставать фотографии.
- Вот сидит бабушка за столом, вот я, вот твои тетки, мои сестры: Нина, Мила, Оля...
Все сестры на старинных на плотном картоне фотографиях выглядели чинными.
В Москву меня привезли в четыре года. В день нашего приезда на Белорусском вокзале играл оркестр, висели красные транспаранты с лозунгами, на улицах - флаги, портреты. Оказывается, в столице отмечали МЮД Международный юношеский день - был такой праздник в двадцатые годы.
- Как хорошо в Москве! - сказал я маме. Мне тогда подумалось, что в Москве всегда праздник. С вокзала к нашему дому на Разгуляй мы поехали на извозчике, что привело меня в восторг.
Как потом рассказывала мама, меня ввели в небольшую комнату в доме номер пятнадцать по Токмакову переулку, показали на новенькую кроватку с сеткой по бокам и сказали, что здесь мы будем жить. Осмотрев кроватку, потрогав на ней блестящие шишечки, поглядев в выходящее во двор окно, я сказал родителям:
- Ну а теперь поедем обратно к бабушке в Демидов.
Когда же выяснилось, что мы никуда не поедем, а останемся здесь навсегда, я горько заплакал. Но вскоре к Москве привык. Мама, уходя на рынок или в магазин, строго наставляла, чтобы я ни в коем случае не выходил на улицу, а то, говорила она, "попадешь под лошадь". Рядом с нашим домом находился знаменитый на всю Москву конный парк Ступина. С утра мимо дома, цокая копытами по булыжной мостовой, проходили мощные, упитанные ломовые лошади.
Потом появлялись другие подводы - худыми, изможденными лошадьми правили совершенно черные люди - угольщики, пронзительно кричавшие:
- Углей, углей! Кому углей? Уг-леее-й!!!
Позже на подводах привозили картофель и слышались крики:
- Картошкаа! Картошка! - кричали дядьки, сидя на мешках.
Затем приходили во двор татары с мешками. Они выкрикивали нечто подобное: "С... арье брем, паем...", что означало "Старье берем, покупаем".