Машина шла на четвертой скорости. Мелькали свекловичные плантации, хлопковые поля и просто пустыри.
Ветер приятно свистел в ушах, уменьшая палящий жар солнца. Но вот шофер внезапно остановил машину у небольшого трактира. Окруженная небольшой группой слушателей, аккомпанируя себе на какомто инструменте, вроде гитары, пела молодая мулатка. Пестрые лохмотья ее одежды красиво оттеняли цвет пышных черных волос и огромные глаза с синеватыми белками.
— Здравствуй, Люси! — сказал шофер, подходя к певице. — Давно я не слышал твоих песен. У тебя уже, наверное, есть новые, которых я не знаю? А?
— Что же тебе спеть, Джоржи? — ответила, улыбаясь, певица. — Старые песни ты слышал, а новые… Не всякий их поймет и не каждому они понравятся!
— Вот и спой мне такую песню, которая не каждому понравится, — усмехнулся шофер. И, оглядев лица присутствующих, добавил:
— Мне кажется, здесь никто против этого не возразит?
Глаза бродячей певицы заблестели. Слабый румянец покрыл ее смуглые щеки. Чуть касаясь струн, она запела низким, звучным голосом:
У окон небоскребов
Голубка летала…
Грудью билась и стекло,
Только перья напрасно ломала…
Раскаленный от зноя бетон
Адским пламенем дышит,
И никто воркованья голубки
Как будто не слышит.
Может, где свить гнездо
Ты, бедняжка голубка,
Не знаешь?
Так напрасно тогда
Над Нью-Йорком упорно летаешь!
В небоскребах дельцов,
Богачей — воротил Уолл-Стрита
Для тебя крепко окна и двери,
Голубка, закрыты.
Облети ж ты дворцы
Уолл-Стрита подальше, сторонкой…
В бедной хижине ждет
С нетерпеньем тебя мать ребенка…
Там найдешь ты приют,
Там желанною гостьею будешь
И о грохоте бомб,
Может быть, ты тогда позабудешь.
— Не найти мне покоя нигде, —
Так ответно голубка
Воркует…
Капли крови на перьев моих белизне…
Мое сердце тоскует…
Эта кровь жжет огнем —
Кровь невинных малюток
Кореи…
Буду биться крылом
Я и ночью и днем
В окна черных
Злодеев!
В строгом молчании, опустив головы, люди слушали певицу. Глаза шофера были устремлены куда-то далеко… Он весь отдался песне и, когда Люси умолкла, он даже вздрогнул.
Благодарно потрепав певицу по плечу, шофер положил на инструмент девушки монетку, затем зашел на минутку в трактир и вернулся с двумя небольшими пакетами. Один он передал в кабину, другой ловко подбросил прямо в руки Кюльжан, быстро занял свое место, и машина пошла дальше.
В пакете оказалось несколько тоненьких ломтиков колбасы, переложенных кусочками белого хлеба. Хлеб был красив на вид, но вкусом напоминал вату.
Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.