Газета Завтра 1184 (32 2016) (Газета «Завтра») - страница 24
В современной палеонтологии широко используются методы Кювье, знаменитого учёного, который, отыскав клюв древней птицы, сумел по нему восстановить весь её образ: биологию, поведение, состояние внутренних органов. Однажды в степях Средней Азии, в холмах Туркменистана, там, где водятся куланы и лошади Пржевальского, учёные при раскопках обнаружили зуб, который датировали третьим тысячелетием до нашей эры. Зуб принадлежал пралошади, дикому древнему коню. Немецкие учёные, которые вели раскопки, решили по этому зубу восстановить первоначальный облик существа. И когда после долгих усилий с использованием биологического моделирования, дизайна, сравнительной анатомии, зоологии, а также астрологии и алхимии им удалось восстановить первоначальный образ особи, она поразительным образом напоминала Александра Глебовича Невзорова.
Конечно, это сходство было чисто внешним и не сущностным. Слепленный из воска, из глины, которую ласточки используют для создания своих гнёзд, этот восковой глиняный Адам нуждался в оживлении, в том, чтобы в него встроили живые гены. И германские учёные, среди них и внук известного доктора Менгеле, прославившегося своими экспериментами в концлагерях, для оживления данного муляжа использовали генетические коды, генетические материи дикорастущей крапивы, белой мыши и фон Риббентропа.
Когда оживлённая особь восстала из праха и заговорила, первое, что она потребовала, чтобы её фамилия «Невзоров» кончалась на «ф», и перед фамилией употреблялась приставка «фон». Исследователи, не желая травмировать вновь обретённое существо, решили пойти навстречу, и действительно оно стало называться Александр Глебович Невзороф. Впрочем без приставки фон.
Новоявленный Невзороф подвергся сложнейшим лабораторным преобразованиям. Прежде всего его завернули в кумранский свиток, написанный на пергаменте из свиной кожи, и держали несколько дней при температуре + 60 градусов. После чего рукописный текст с одной кожи перешёл на другую.
Затем, решив использовать Невзорофа как главное клерикальное оружие, его стали притравливать на выпускниках ближайшей духовной семинарии. Невзороф очень быстро брал след, догонял испуганного семинариста, рвал на нём одежды, и несчастный в панике укрывался в соседних приходах.
После того как ненависть Невзорофа к поношенным иноческим рясам была установлена и зафиксирована, его поселили на чердаке Казанского собора Санкт-Петербурга, где ещё сохранилась рухлядь Музея атеизма, который прежде находился в Казанском соборе. Там, среди неопознанных мощей, среди железных кандалов времён инквизиции, а также злобных антирелигиозных статеек Емельяна Ярославского Невзороф провёл не один месяц. После этого испытатели решили вывести его в свет. И из Казанского собора прямиком направили в фешенебельную гостиницу «Гельвеция», где в то время «Эхо Москвы» открывало свою студию. В этой студии подвязалась прелестная журналистка «Эха Москвы» Ольга Бычкова, которой подбросили Невзрофа в качестве собеседника. Перед началом передач Бычкова и Невзороф удалялись в закрытое помещение гостиницы, проводили там час или больше. И изумлённые обитатели слышали, как раздаётся звук, похожий на тот, что издаёт лошадь при пережёвывании овса. Ольга Бычкова выходила оттуда в раздумьях, недоумении, пыталась выпутать из своей прекрасной причёски конский волос. Но очень скоро этот восхитительный дуэт распался. Вместо очаровательной, робкой, застенчивой Ольги Бычковой появился Виталий Дымарский, который никогда не любил лошадей, страдал по отношению к ним настоящей фобией и всегда в своих поездках в засушливые зоны Средней Азии использовал не пони, не мул, не лошадей, а ездовых собак. Теперь из закрытой комнаты раздавалось покрикивание «цоп-цобе», и постепенно лошадиное ржанье сменялось жалобным собачьим поскуливанием.