Камиль СУЛТАНОВ. Поезд из пункта «А». — М.: Красные ворота, 2004, 256 с., 1000 экз.
Разговоры о жизни и о смысле жизни, как правило, несовместимы между собой — потому что в поисках смысла жизни люди неизбежно приходят к поиску смысла смерти: ведь если в ней никакого смысла нет, то, само собой не остается никакого смысла и в жизни человеческой, и в рождении. Как говорится, конец — делу венец.
Книга рассказов Камиля Султанова касается прежде всего этой фундаментальной дилеммы — она не о жизни как таковой, а о смысле жизни. "Сотни миллиардов людей так же заканчивали свой путь на земле — и ничего. Солнце светит, Земля крутится. И умершие не проявляют желания возвращаться… У многих народов есть свои "книги мертвых", где условный проводник ведет растерянную, еще ничего не понимающую душу усопшего сквозь тернии и подстерегающие опасности для того, в конце концов, чтобы перевоплощение произошло на качественно более высоком уровне. А если эта душа сопротивляется и говорит: "Не тащите меня, я хочу стать камнем", то так оно и случится. Поэтому материалисты и атеисты, по моему мнению, не имеют перспектив", — рассуждает в рассказе "Салон господина издателя" доктор Юльев, один из "признанных оракулов этого необычного клуба", споря с газетчиком Кулагиным, "представителем серости, которые почему-то называют себя интеллектуалами".
Персонажи других рассказов автора тоже могли бы почувствовать себя безусловно своими "в этом доме философов, эстетов и вольнодумцев", которым, собственно, и является рецензируемая книга, при всей внешней простоте повествования переполненная аллюзиями из мировой литературы и культуры.
Вольтер и Борхес, Карел Чапек и Марио Пьюзо, Льюис Кэрролл и Омар Хайям — кого только не встретишь (или чье только дыхание не почувствуешь) на страницах "Поезда…" Иное дело, что выстроенная в рассказах Камиля Султанова "система зеркал" оказывается, как правило, недостаточной для того, чтобы внутри этой "рефлексивной прозы" возник некий трехмерный, объемный, вызывающий внутреннее доверие читателей, образ — возможно, для этого требуется обращение к более крупным жанрам: повести или даже роману.
Произойдет подобное когда-либо или нет, станет ли автор заниматься литературным творчеством более серьезно, уже как профессионал, а не любитель, судить трудно, однако если выстроить его произведения в хронологическом порядке, станет очевидным, что на смену ранним эскизам и наброскам, написанным как бы "между делом", идут всё более проработанные и глубокие этюды. Этот рост — который, возможно, окажется не скорым и не легким — всё же позволяет надеяться на появление в отечественной словесности нового, весьма своеобразного и яркого, имени.