– В баре? Там же одни американцы… – сомневалась я, но мне тоже страшно не хотелось возвращаться домой ни с чем. Такой во мне был взмыв энергии, надежды, желания любить, он переполнял меня всю, до краев, мне казалось, я сегодня ночью взорвусь, если вернусь со всем этим, вышедшим из берегов, домой.
* * *
Одного из них звали Рон. Рон был русоголовый, длинноволосый, худощавый и с большими грустно-мечтательными карими глазами. Второго звали Гэри. Гэри был коренастый, рослый, черноглазый и черноволосый, коротко постриженный молодой человек. Гэри ухаживал за Танькой. Рон ухаживал за мной. Они были израильтяне. Говорили между собой на иврите. Их речь звучала как музыка. Красивый язык, иврит. Из бара они повезли нас в какое-то кафе. Из кафе снова в какой-то другой бар. Так до утра.
– Здесь так принято – за одну ночь посещать по дюжине баров, – пояснила мне Танька, заметив мое недоумение: зачем снова ехать в бар, если мы только что из бара уехали?
К моему удивлению, Танька тут же начала целоваться взасос со своим Гэри. Он лапал ее повсюду, а она только хихикала и никак не сопротивлялась. При том, что я все на свете бы отдала, чтобы наконец испытать эти долгожданные головокружительные поцелуи и объятия, я не могла пересилить внутри себя некий барьер. Я не могла вот так, сразу, не зная человека, не влюбившись в него.
А влюбиться за один вечер, при всей своей «голодности», я не могла. Уже не говорю о том, что позволила себе всерьез рассматривать кандидатуру иностранца, который не мог связать двух слов в беседе со мной, т. к. он плохо говорил по-английски, а я плохо понимала даже то малое, что он мог выжать из себя. Духовного контакта в такой ситуации быть не могло, а любви без духовной близости я не признаю. Голые поцелуи мне не нужны: мне нужна любовь. Даже не просто любовь, а Любовь – умопомрачительная, все смывающая, единственная, на всю жизнь!
В том, что я запала на Рона, несмотря на то, что он был, как немой звереныш, который все терся вокруг меня, был свой секрет. Это было не случайно и не только потому, что я уже озверела от одиночества. Рон очень был похож внешне на Вовку Снегирева, мою первую любовь в школе.
Увидев Рона, я реагировала на его внешний облик, что вообще нехарактерно для меня, и реакция эта была сильней меня самой. Его большие задумчивые печальные глаза, так близко находившиеся от меня, копна русых волос у самого моего лица, этот влюбленный, полный преклонения и преданности взгляд – все это в считанные часы опьянило меня, закружило мне голову. И все же голова хорошо понимала: это не любовь, я его совсем не знаю.