В-четвертых, политика Имперского министерства оккупированных восточных территорий на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Если нас — русских и казаков, а в последнее время еще и кавказцев, германцы признавали как союзников и позволили устанавливать на местах свою власть, то в западных республиках СССР все было иначе. Немцы объявили, что эти территории неотъемлемая часть Третьего Рейха, а местное население рабочая сила. Конечно, все это было сказано гораздо мягче, но суть не изменилась. Украинцев и белорусов стали угонять на работы в Германию, а прибалтийским народам дали небольшие поблажки и пообещали германское гражданство. Соответственно, латыши, литовцы и эстонцы оказались в фаворе, а украинцы и белорусы стали бунтовать. Что дальше — понятно. Немцы давят бунты. Причем делают это руками самих славян, и на западе идет борьба, которая очень сильно напоминает Гражданскую войну. Особенно зло и кроваво это происходит на Украине. Вчерашние соратники-самостийники в деле освобождения родины от большевиков убивают друг друга пачками, а немцы лишь изредка вмешиваются и добивают уцелевших. Примерно то же самое в Белоруссии. И все это на фоне отправки на Восточный фронт подразделений из местных патриотов, которые надеются, что за пролитую кровь их признают полноправными гражданами Третьего Рейха и оставят кусок родной земли. К чему я об этом задумался? А к тому, что как бы с нами так не вышло. Мы будем проливать кровь, а потом окажемся не нужны и даже опасны. Поэтому нас просто истребят. Не хотел бы я себе и братам подобного конца, так что надо чаще оглядываться по сторонам.
Разумеется, я прекрасно понимал, что такие мысли, которые не давали мне покоя, не свойственны девятнадцатилетнему подхорунжему и диверсанту отряда Абвера. Попробовал разобраться в себе и пришел к выводу, что всему виной мое ранение, полученное в белорусских лесах. Я и раньше размышлял на отвлеченные темы, которые не касались моего приземленного бытия. Однако после этого думать стал гораздо чаще и порой на такие темы, какие раньше казались немыслимыми и никогда меня не задевали.
Плевать! Я с этим смирился. Скрывал свои мысли, на общем фоне не выделялся и продолжал тренироваться. Хотя, должен признаться, была потребность поделиться своими соображениями с другими людьми. Но с кем? Браты, скорее всего, не поймут, а Берингу это не интересно.
Впрочем, человек, с которым можно было откровенно поговорить, вскоре появился. В наш лагерь прибыл очередной инструктор, есаул Андрей Иванович Тихоновский, тот самый военинженер, с которым судьба свела меня в лагере военнопленных. Мы один другого, естественно, узнали, разговорились и в его лице я обрел верного друга, учителя и наставника.