— Звучит неплохо, для уха приятно и душа твоим словам не сопротивляется. Но коммунистов необходимо уничтожить. Всех до единого, кто не сдался и не боролся против советской власти. И насчет земли ты поторопился. Как быть с церковными землями и имуществом?
— С церковью можно договориться, тем более силы у нее сейчас нет, и она не скоро восстановится. Что-то вернуть, а что-то пока оставить под контролем государства.
— А с теми землями, что раньше принадлежали казакам?
— Казаки сами с этим вопросом разберутся.
— Отдельно от государства?
— Совсем отдельно не получится. Но у нас до революции были законы и обычаи. Вот на них и станем опираться.
— Ага, — он усмехнулся, — а потом независимую Казакию провозгласите?
— Насчет Казакии не знаю, но свое мы не отдадим.
— Вот-вот. И что получится? Как будете крестьян, которых советская власть вместо расказаченных станичников в ваши хаты заселяла, с Дона и Кубани выдавливать?
— Вопрос решим.
— Знаю я, как вы решать станете. Всех, кто не казак и пришлый, при большевиках ваши земли занял, под корень изрубите. Вот и все примирение народов, о котором ты толкуешь. Пока речь идет про всю Россию вроде как правильно. Хватит резать друг дружку. А как своего кровного коснулась, сразу рука к шашке потянулась.
Во многом Ростовцев был прав, что касается казачества, точно сказал, по собственному опыту сужу. Практически все казаки из полка Кононова, так или иначе, пострадали от Советов. Кто-то сидел в тюрьмах или сибирских лагерях, кто-то потерял родственников и был выселен, а кто-то сменил фамилию и скрывался. Обида на большевиков и ненависть, которую казаки к ним испытывали, должны были найти выход. И я был уверен, что когда мы доберемся до земель казачьего Присуда мои товарищи прольют много крови. Не только советских бойцов, но и тех людей, кто занял их родовые станицы. Поэтому спорить с Ростовцевым я не стал. Промолчал. А потом привезли Федорчука и мы стали обсуждать последние сводки с фронта…
Неделя пролетела быстро. Я шел на поправку и мне разрешили выходить в коридор госпиталя. Еще день и я вернусь в полк. Но перед выпиской меня навестил сотник Тихонов. Он был бледен и на его шее виднелся бинт. Судя по всему, ему тоже досталось в боях с красными кавалеристами.
— Поздорову ли живешь, Андрей? — вымученно улыбаясь, спросил он.
— Слава Богу, уже почти здоров, — ответил я. — А вы как, господин сотник?
— Ничего. Зацепило малость, но обошлось. Сантиметр влево или вправо — конец. Но Бог милует. Я тут в штабе был, решил тебя навестить. Раньше не мог.
— Я все понимаю.