— Я его найду, — улыбнулась Изабелла.
— Тогда встретимся за ужином и там поделимся полученной информацией, — решил Алистер. — Как вы смотрите на китайскую кухню? Я знаю прекрасное местечко на Пелл-стрит. Ходят слухи, что это просто китайский Дельмонико[52].
Дельмонико был самым изысканным рестораном в Нью-Йорке и располагался на Пятой Авеню. Думаю, им не очень нравилось такое сравнение.
Зная любовь Алистера к превосходной еде, я не сомневался, что в настоящем Дельмонико он был постоянным гостем.
Сначала его желание отправиться в Китайский квартал меня удивило, но когда он продолжил говорить, с восхищением отзываясь об их меню, я понял, что в его просьбе была и нотка авантюризма.
— Во сколько? — спросил я.
— Соберёмся на ужин, значит, в шесть часов вечера, — ответил Алистер. — У нас будет достаточно времени.
Алистер и Изабелла поймали экипаж, а я развернулся, чтобы спуститься в подземку на Третьей Авеню.
— Пелл-стрит, 24, - крикнул мне вслед Алистер.
Но я едва расслышал его, потому что все мои мысли вернулись к Отто Шмидту и нашему расследованию.
Я потратил около часа, чтобы найти Отто Шмидта, потому что из-за переполненности камер его перевели в отделение в Верхнем Ист-сайде.
Я съездил на станцию Оук-стрит на окраине города, а потом вернулся подземкой обратно в центр. Сплошная пустая трата времени.
Когда я, наконец, приехал в нужное отделение, меня отправили в камеру в дальнем конце коридора — самую последнюю от главного кабинета.
Наверно, офицеры хотели оказаться как можно дальше от Шмидта, чья одежда вся провоняла алкоголем и рвотными массами.
Отто Шмидт оказался худым, жилистым мужчиной с седой не стриженной бородой. Он сидел на простом металлическом стуле в дальнем углу камеры и плотно кутался в тонкое, изношенное серое одеяло.
Как только я вошёл в камеру, взгляд его чуть безумных глаз остановился на мне.
— Убирайтесь! — закричал он. — Сейчас же! Убирайтесь!
Он вжался в спинку стула, будто пытаясь в нём раствориться, и начал размахивать руками и ногами. После очередного рывка он, похоже, повредил правую руку и начал кричать от боли.
— Вы — Отто Шмидт? — для порядка спросил я, хотя мужчина на меня, кажется, совсем не обращал внимания.
Какое-то время он ещё рычал от боли, а потом сильно зажмурился, отказываясь даже на меня смотреть.
— Я сказал: убирайтесь. Я не стану с вами разговаривать. Я обещал, что уйду и не буду ни с кем говорить. Я ему поклялся.
Шмидт распахнул глаза и бешено посмотрел перед собой.
Может, до этого он и был пьян, но сейчас его поведение отличалось от обычного поведения пьянчуг. Не алкоголь сделал его таким беспокойным. Это был страх.