Горский оторопел.
— Я уполномочен настаивать на продуктивной работе, товарищ Бергман. В центре недовольны. Лично я знаю, понимаю, но там, понимаете?
— Почему же нам не предписывали? А теперь вы разражаетесь громом, — произнес Бобрищев колко.
— Хорошо, не будем ссориться. Вы заполните, товарищ Смирнов, брешь вашей работы, а теперь давайте обсудим, что нам делать с финскими депутатами сейма? Так дальше не может продолжаться. Как только они вернутся с каникул, надо их взять в работу. Они должны начать работать, иначе мы их уберем! Газета их трусит, речи их — патока, а не революционный призыв. Я имею выписку из суммы выдач западной секции. Финны содрали с нас почти 2 000 000 марок на работу, а что мы имеем? Три тысячи членов партии и ораву прихлебателей. Мопр тратит сотни тысяч на поддержание каких-то жен и детей удравших с постов революции эсдеков. Я прошу вас, товарищи, особенно бдительно следить за членами сейма. Их доклады центру — брехня. Что ни месяц, то суммы пособий на пропаганду растут. По их данным, революция вот-вот вспыхнет и белогвардейщине смерть. Какой вздор! Всю переписку секции и парткома надо пересмотреть. У них там все по-домашнему. По-финляндски, а не по-коммунистически. Компания братьев Рахья — это партия, а семейство Куусинен — секция. Я им, дармоедам, перо вставлю, — произнес Горский, отводя свой гнев на финнах-партийцах, вполне заслуживших эпитеты «паразитов» партии.
Еще несколько «грозных» предписаний — и товарищ Горский отбыл в автомобиле Бобрищева ревизовать делопроизводство лидера компартии, члена сейма М. в Пакинкюля.
Прибытие нового секретаря Залкинда, заменившего Коренца, ознаменовалось изрядным кутежом в одной из конспиративных квартир Бобрищева.
За прекрасно сервированным столом уселись сам «герой дня», член западной секции Исполкома Коминтерна, юркий, жгучий брюнет лет тридцати пяти, Залкинд, военатташе Бобрищев, Бергман, Муценек, заведующий бюро печати Рабинович, чекист-курьер берлинского полпредства Рыбников, секретарша Залкинда — миловидная Ирма Левис и я.
Функции официанта исполняли два партийца-финна из полпредства, а «кухня» находилась в распоряжении повара столовой при торгпредстве.
«Сухой режим» страны не касался чинов дипломатического корпуса, поэтому стол нашего пиршества представлял все «буржуазные» напитки, начиная от старой смирновской «белой головки» и кончая великолепным, выдержанным густым малага. Залкинд привез из Москвы семги, икры, копченых налимов и фруктов.
Хозяйкой избрали секретаршу Левис, «виночерпием», понятно, Муценека. За обедом Залкинд похвастался о своих политических достижениях в Абиссинии, разгромил германских «социал-предателей» и намекнул на какую-то важную миссию, вверенную ему Коминтерном.