– Мария! Это похоже на шарф! – заявила она.
Однако я тут же упрямо распускала верхний ряд и тыкала крючком в какое-то неожиданное место, чтобы у меня не получалось ничего осмысленного.
Не делать ничего такого, что имело бы смысл или важность, – вот такой девиз я избрала для последних предпраздничных дней. Родители меня поддерживали, они вообще считают, что нас в школе так напрягают, что мы можем на каникулах лежать, как морские звезды, на ковре и ни о чем не думать.
Правда, их беспокоило, что мы мало дышим свежим воздухом, поэтому мы с Туськой иногда по целой минуте проветривали комнату.
Итак, я вязала, грызла сухарики, которые притаскивала Туська в мешочках, освободившихся от банок с аромамаслами, – после той истории с Олей Туся никак не могла заставить себя снова ими заниматься – и старалась ни о чем не думать.
Но впервые в жизни у меня это не получалось.
В мыслях я все равно возвращалась к тому дню, когда меня нагнал запыхавшийся Анхель и, закашлявшись от холодного воздуха, выдохнул:
– Ты оставишь мне телефон?
Сколько раз в жизни у меня просили телефон? Два. Один раз – какая-то мелочь в лагере, года на три младше меня. Второй раз – дядька, распахнувший дверь машины с затонированными стеклами, после того как я наотрез отказалась влезать туда, чтобы он меня подвез.
В общем, вот так, как сейчас, по-нормальному – ни разу. Поэтому мне было тяжело, но я ответила:
– Нет, прости!
Наверное, в своей Испании он не привык к отказам, потому что у него просто глаза на лоб вылезли.
– Но, – начал он, – но…
– Твой автобус! – сказала я и практически втолкнула его внутрь через дверь, гармошкой отъехавшую в сторону.
Напоследок я успела выдернуть у Анхеля из рук свое жасминовое масло. В окне отъезжающего автобуса еще долго виднелось ошарашенное лицо моего испанца, и непонятно, чем он был больше ошарашен – тем, что я отказала ему, или тем, что вообще-то это был и мой автобус…
Я занесла Тусе пузырек с маслом, а она в ответ рассказала, что у нее в подъезде кто-то написал несмываемым маркером «Вонючая ведьма».
– Это, может, не про тебя, – растерялась я.
– Там внизу приписано двадцать семь, – мрачно отозвалась Туся.
Мы обе подавленно молчали. Двадцать семь – номер ее квартиры.
– Так что забирай свое масло, – вздохнула Туся.
Но мне тоже оно просто жгло руки! При одном взгляде на пузырек сразу вспоминался Анхель, его закрытые глаза, его тонкий нос с горбинкой, его еле заметный акцент… «Мне кажется, я уже…»
В сердце начинало пощипывать, и я еле сдерживала слезы.
Поэтому, уходя, я оставила пузырек с жасминовым маслом на коврике перед входом в квартиру номер двадцать семь.