– Не могу. – Он пошатнулся, словно теряя сознание.
– Райли! – окликнули его. – Вернись на свое место.
– Нет! Я не могу! Не могу! – твердил он.
– Сработало! – обрадовалась старуха, которую я держала за руку. Я почувствовала, как она распрямляется, становится выше ростом. – Мы в тебе не ошиблись.
Свист становился все громче. Еще один страж вышел из рядов. Женщина. Это Кейт. Она бросила щит, сняла шлем и двинулась прочь от своих напарников – к нам. Встала между мной и старухой, взяла меня за руку. Поднесла к губам свисток и дунула в него – и мы все зааплодировали стражу, свистящему на нашей стороне.
Из окна Часовой башни на нас глядел Арт. С тревогой глядел.
Вот хорошо, пусть тревожится.
Это еще только начало.
61
– Скажи что-нибудь! – попросила меня Кейт. Рука у нее влажная, от нее даже пахло потом – нервным потом. Конечно, она совершила отчаянный поступок, и теперь ей было очень страшно, однако она держалась – силой своего убеждения.
– Что?
– Ты должна что-то сказать людям.
– Верно, давай! – Мона отпустила мою руку и легонько подтолкнула меня вперед.
И вот я стою одна, оторвавшееся звено цепочки.
– Нет! – запротестовала я, кишки свело, глотку перехватило при одной мысли выступать с речью. Я попыталась вернуться в строй, но меня опять вытолкнули вперед.
– Я не знаю, что говорить.
Припомнилось, как несколько недель тому назад в доме Ламбертов Альфа вытащила меня на сцену. Множество лиц, обращенных ко мне с ожиданием, с надеждой, что после их неистовых аплодисментов я скажу что-то волшебное. Полное и безраздельное внимание, вся аудитория на моей стороне, а мне в голову не приходило ни единого слова. Как ни смешно, спасли меня в тот день стражи, сорвавшие мероприятие.
– Говори! – Мона еще разок пихнула меня в спину.
Я все-таки попыталась вернуться, втиснуться между Моной и старухой, но они уже сцепили руки. Я понимала, что камеры направлены на нас, нельзя устраивать сцену. Со стороны это выглядело так, словно меня выталкивали из толпы.
Чей-то голос:
– Это Селестина.
Мое имя всегда легко разобрать, даже если кто-то обсуждает меня в сторонке, думая, что я не услышу. Обе «с» свистом пронеслись над толпой, свист стихал, превращался в шипение, а потом замер.
Я сделала несколько шагов и встала лицом к толпе.
– Меня зовут Селестина.
Слишком тихо. Леннокс тут же заорал:
– Мы тебя не слышим! Поднимись на сцену!
Я сердито оглянулась на него, но его крик подхватили другие. Я думала, стражи не позволят, но они толком не понимали, что нужно делать, никто не контролировал ситуацию, кто-то из их же людей только что перешел на нашу сторону, а верховный судья удалился в замок. Они молча смотрели, как я лезу на помост. Я откашлялась. Жуть какая, тысячи людей смотрят, а на мне обтягивающая красная комбинация, все мои изъяны, все недостатки напоказ. Это они придумали, чтобы нас унизить, но – не сработало. Помните, как советуют людям, боящимся публичных выступлений? Вообразите, что все стоят перед вами в нижнем белье. А тут и воображать не надо. У каждого все несовершенства напоказ. Нет передо мной и одного идеального человека. И никто не станет меня судить – наоборот, глядя на этих загнанных людей, я ощутила такой прилив сил, что куда и страх подевался.