Тихо с кухни вошла Долорес Карвахаль, в накинутой на голову косынке странно похожая на Богородицу. Все встали, а она сказала брату, что тот просто не понял герра Винкельмана: он переводит на английский немецкое «Kern» как ядро, а имеет в виду нуклеус. Винкельман закивал, после чего спор как-то быстро исчерпался, зато Бельграно снова высказал нахальное предположение, что на втором участке раскопа наверняка окажется блудный дом. Винкельман яростно запротестовал, а Лану заметил, что стена прекрасно сохранилась, и если там будут характерные фрески, то — чем чёрт не шутит? Француз явно относился к подобной перспективе с интересом.
Вошли Берта Винкельман и Галатея Тейтон. Стол вмещал дюжину человек, но Франческо Бельграно сразу галантно уступил место фрау Винкельман, сказав, что уже сыт, а Сарианиди вытащил из-за стола Рене Лану и Рамона Карвахаля и потащил их в ближайшую таверну, пообещав угостить их «настоящим хтаподи ксидато». Что это такое, Хэмилтон не знал.
Остальные трапезовали в столовой. Тэйтон сидел рядом с женой, смотрел в окно и много пил. Винкельманы и Гриффин переговаривались — но только об анализах. Дэвид Хейфец не принимал никакого участия в разговорах, и Стивен снова поймал на себе его странный расфокусированный взгляд, задумчивый и отрешённый, но сам он, бросая искоса взгляд на миссис Тэйтон, пару раз ловил её ответный взгляд, осторожный, но внимательный. И взгляд этот обещал многое…
Весь остаток этого дня прошёл для Стивена впустую. После обеда Тэйтон увёз жену в город. Карвахаль и Лану вернулись на виллу с противоречивыми мнениями: хтаподи ксидато оказался осьминогом в уксусе. Он понравился испанцу, но французу пришёлся не по вкусу, а всё потому, по мнению грека, что запивать его тот решил белым сухим вином, а не, по совету Сарианиди, ципуро, прекрасным греческим самогоном.
Каждая нация известна в мире главным образом своими пороками.
Д. Конрад
Каждая нация насмехается над другой, и все они в одинаковой мере правы.
А. Шопенгауэр
За прошедшее время между приехавшими чётко проступили личные предпочтения.
Макс Винкельман откровенно преклонялся перед Арчибальдом Тэйтоном, считал его милейшим человеком. Почти немцем. Тэйтон тоже был высокого мнения о деловитости и педантичности Винкельмана, называя его превосходным специалистом. С Бельграно немцев тоже связывало полное взаимопонимание. Эта глубокая и прочная дружба между немцами и итальянцами, пояснил Франческо, была скреплена склоками, вторжениями, перебранками у границ и прочими вековыми формами туризма. Что касается Лану, то Винкельман явно недолюбливал его. Французы, возможно, и жизнерадостнее немцев, поговаривал он, зато немцы куда духовнее. Лану же смотрел на Винкельмана с некоторой долей отвращения, стремясь свести общение до минимума. Хейфец вызывал у немца восхищение своим беспечным прагматизмом, но раздражал совершенно не немецкой несерьёзностью. Что до еврея, то, по его мнению, хорош был тот немец, который находился от него по ту сторону Атлантики, когда он сам — по эту, и наоборот.